— Никаких имен, — категорически заявил он, — только рассказ о том, что произошло и что планировалось. Все имена ему уже были известны, — добавил он, глядя на Джорджа.

Похоже, сейчас Лоури видел в своем образе жизни лишь вариацию того, что было прежде, и единственное отличие заключалось в стоящей впереди цели. Он называл приют рабочих-католиков своей личной программой защиты свидетелей.

— Почему он тебе это рассказал?

— Ну, наверное, услуга за услугу… Трэгер знает о моих чувствах к Мадонне Гваделупской.

Именно эти чувства стояли за обращением Лоури. До того он видел в Мадонне Гваделупской покровительницу терроризма. Неудивительно, что Лоури презирал Мигеля Арройо.

— Говори, — сказал Джордж, выключая пишущую машинку.

Его рассказ вскоре был подкреплен газетными заметками, посвященными в первую очередь аресту Теофилуса Грейди, который отсиживался в убежище в глуши Айдахо, в то время как из-за совершенного им похищения священного образа по обе стороны границы разрастался хаос. Затем в газетах появились сообщения о том, что Грейди наотрез отказался сказать, где находится похищенный портрет.

— Почему?

Лоури поднес к трубке зажженную спичку.

— Полагаю, он не хочет прекращения беспорядков, которые сам же вызвал.

Но затем последовало официальное заявление о том, что пропавший образ не был обнаружен в Покателло.

На протяжении нескольких недель известия, переданные Лоури Джорджу, крутились вокруг трагических событий в храме в Мехико: штурм границы, партизанская война, бушующая в пустынях и горах, которую, помимо всего прочего, раздувал Арройо, хотя он и предпринимал безуспешные попытки унять своих сторонников. Раскаяние? Мигель заявлял, что теперь ему уже было страшно, как бы насилие не отодвинуло по времени неизбежное, но мирное осуществление его мечты о новой Калифорнии, об объединенном юго-западе. Лишь с большим запозданием Джордж услышал о том, что произошло на долговременной стоянке аэропорта Сан-Франциско.

— Дон Ибанес был там?!

Беспокойство за старика должно было скрыть его любовь к Кларе. Лоури был свидетелем этих печальных отношений, взаимной любви, а затем нарастающего отчаяния, когда Клара осознала, что Джордж не рассматривает свою работу в Пало-Альто как нечто временное. Это была его жизнь.

— Ты ведь не постригался в монахи, — не так давно сказал Джорджу Лоури.

Если Клара не может быть рядом с ним, почему бы ему самому не быть рядом с ней? Джордж был потрясен, услышав эти слова от человека, в котором видел своего Питера Маурина.[50]Неужели он считает себя Дороти Дей? После первого шока это предложение превратилось в непреодолимое искушение. Просто бросить все это и жить, как все остальные. Почему бы и нет? Лоури прав. Он не давал Господу торжественную клятву заниматься этим до конца дней своих. Джордж снова окунулся в работы Дороти Дей, ища указания на то, что и ее тоже терзало искушение просто взять и уйти, уйти от пьяниц, наркоманов и опустившихся неудачников, перестать разливать им похлебку и раздавать одежду, стараясь при этом не читать проповеди. Однако бесспорным фактом оставалось то, что она прожила всю свою долгую жизнь, так и не бросив начатое дело. И она так и не вышла замуж снова. Когда Джордж сказал Кларе, что некоторыми приютами заведуют супружеские пары, ее реакция оказалась не такой, как он ожидал:

— Джордж, я не смогу так жить.

— Ко всему надо привыкать постепенно.

У Клары было такое выражение лица, будто он описывал ей то, как приговоренные к пожизненному заключению стараются свыкнуться с беспросветным будущим впереди.

— Поезжай к ней, — предложил Лоури, после того как Джордж в который уже раз выразил беспокойство за судьбу дона Ибанеса. — Отдохни несколько дней. И тогда с тобой станет легче жить.

Катерина настояла на том, чтобы посетить один из винодельческих заводов, однако на самом деле она не обращала особого внимания на те королевские почести, подобающие дочери дона Ибанеса, с какими их водил по своему предприятию хозяин. Потом они сидели на улице в тени, потягивая вино, под приятный шелест листвы на ветру, наслаждаясь букетом ароматов, исходящих из долины.

— Ты прожила здесь всю свою жизнь?

Клара кивнула:

— Я здесь родилась. Здесь, в доме.

— А твоя мать?

— Я ее почти не помню. Мне было всего три года, когда она умерла.

— То есть ты дочь своего отца.

— Пожалуй, что так.

Похоже, своим замечанием Катерина хотела начать разговор, и так оно и оказалось. Ей хотелось поговорить о Джейсоне Фелпсе. Она хотела рассказать Кларе о том, как профессор относится к Мадонне Гваделупской. Известно ли Кларе о том, что вся эта легенда опровергнута?

— Разумеется, он должен думать именно так.

— Но он не одинок в своем мнении. Он показал мне книгу, написанную католиком, утверждающим, что никакого Хуана Диего никогда не существовало.

— Леонсио Гарса-Вальдес?

— Ты знаешь эту книгу?

— Катерина, у моего отца есть все до одной книги, посвященные Мадонне Гваделупской.

— Но ты ее читала?

— А ты?

— Я не владею испанским. Джейсон вкратце пересказал мне ее.

— Это очень серьезная книга.

— Но она тебя не убедила?

— Нет. О, я готова поверить, что далеко не все части образа являются чудодейственными. К нему прикасались другие люди. Но если бы у меня и были какие-либо сомнения, их рассеяли бы одни только глаза.

— Глаза?

Клара объяснила, что в глазах Богородицы были обнаружены изображения, основанные на оптических законах, неизвестных на момент явления.

Одним из этих изображений является Хуан Диего, которого, по словам Гарса-Вальдеса, никогда не существовало.

— А папа причислил его к лику святых!

— Это ведь весомое подтверждение явления, не так ли?

— Но если этого человека не существовало…

— Даже Гарса-Вальдес не заходит так далеко. Он говорит, что существование Хуана Диего остается под сомнением. Но тут нет ничего удивительного, поскольку с тех пор минуло шестьсот лет.

— Хоть что-нибудь сможет поколебать твою веру в это явление?

— Катерина, необязательно верить во все эти явления — Лурд, Фатима и все остальное. Я вполне могла бы не обращать на них внимание.

— Но если папа канонизировал человека, которого, возможно, не существовало?