самоубийства и героина,

с кем телефоны заговорили,

кто там в приемной скрипит лосиной?

НЕВЫНОСИМО…

невыносимо, что не влюбиться, невыносимо без рощ осиновых, невыносимо самоубийство, но жить еще — невыносимее.

И теперь у меня рука не поднимается Вознесенского ругать. Если ей нравился — значит, хорошо.

— Во второй половине XX века есть имена, которые сопоставимы с этим рядом: Блок—Гумилев—Ахматова—Цветаева— Маяковский—Пастернак—Есенин—Мандельштам… Никого не забыл?

— Блок—Гумилев—Ахматова—Цветаева—Маяковский— Пастернак—Есенин—Мандельштам—Ахмадулина—Елена Шварц—Гандлевский — ну и я потом.

— Отлично, да. Странно, что я сам не догадался. А как у вас отношения с современной прозой? Вы ее читаете? Слышали о «новом реализме»? Как вы думаете, «новая искренность» и «новый реализм» — они имеют какие-то точки соприкосновения?

— Читаю. Но термин «новый реализм» не слышал. Это вы в нем пишете?

— Ага, мне об этом сообщили критики, когда нашли меня в соседнем с вашим стогу… Но мы не обо мне сейчас… В чем, Дмитрий, главные проблемы современного литератора, тем более поэта? Денег нет? Славы нет? Возможностей нет?

— Проблем никаких нет. Все, что вы называете тут как проблемы, — какая-то муть. (Уж вы простите.)

— Конечно, муть. Прощаю.

— Проблемы любого поэта в том, что у него либо идут стихи, либо ушли. Других проблем нет. И не бывает.

Вы все-таки путаете понятия поэта и литератора. У них, наверное, есть какие-то проблемы. Но я — не литератор. И даже не интеллектуал (еще одно позорное слово). Так что это все не ко мне.

— ОК, больше не буду. Литературная критика, которая может адекватно оценивать поэзию, есть сейчас?

— Критика есть. Только она несостоятельна. Это либо цеховой междусобойчик, либо желтая пресса, точнее, ее попытка. Мне понятней второе. Потому что хоть ясно, ради чего люди за компьютер садятся. Но в этом нет ничего страшного (я про то, что в России кризис критики). Это как раз нормально. Стихи всегда все опережают.

— Я читал, что свобода для Воденникова — это «удачное сочетание воздуха, солнечного света, первой сигареты»… Какие-то иные определения допускаются?

— Есть. Я против фашизма. Причем любого. В том числе и интеллектуального.

— Что будет с Россией, есть прогнозы?

— С Россией все будет хорошо. Я это чувствую. Я такие вещи всегда чувствую. Дело не в моем уме или моей логике, а в моей коже. Я же животное. В любом случае — для стихов будет самое главное время. Может, потому что будет несвобода. А может, потому что наоборот — свобода. Тут уже я не знаю. Может, мы просто все идем к пропасти. Но даже если это так, то, значит, идти к пропасти — это сейчас хо-ро-шо.

— Хорошо. Спасибо. Очень хорошо.

Дмитрий Алексеевич Данилов родился 31 января 1969 г. в Москве.

Служил в армии. Работал в различных издательствах и периодических изданиях, в том числе был главным редактором корпоративных изданий компаний «Сибнефть» и «Ист Лайн» (аэропорт Домодедово). В настоящее время работает обозревателем в журнале «Русская жизнь».

Публиковался в журналах «Новый мир», «Русская жизнь», альманахе «Топос».

Автор двух книг прозы — «Черный и зеленый» и «Дом десять». Книга «Черный и зеленый» была переведена на голландский язык и издана в ноябре 2008 г. в Нидерландах. Тексты Данилова также переводились на английский и итальянский языки, публиковались в Бельгии и Италии. В издательстве «Лимбус-Пресс» готовится сборник очерков Данилова о русских городах.

Казалось бы, Дмитрий Данилов пишет в эстетике, чуждой мне: я не очень люблю медленную литературу, малосюжетную литературу, и вообще никакой вымороченности не люблю, хотя последнее определение Данилова уже не

касается. Но удовольствие, которое я получил от текстов Данилова, — небывалое. Я так искренне смеялся, я всей душой восхитился, я, наконец, был просто очарован. И, главное, сравнить это ни с чем не могу.

А знаете, как все началось? Взял я как-то вечером одну книжку Данилова, почитал немного и думаю раздраженно: «Ну что за ерунда?» Отложил, конечно. Потом еще месяц прошел, я снова открыл Данилова — на сей раз не в виде книги, а в виде рукописи, оказавшейся в моем ноутбуке; дело было в парижском аэропорту, и мой рейс задерживался. И тут вот меня, что называется, накрыло. До сих пор не отойду, хотя из Парижа уже прилетел. Это я все к чему: Данилова надо уметь прочесть. На прозу Данилова надо, что называется, «подсесть». Если получится — натуральная человеческая радость гарантирована. Это очень хороший писатель, редкий, умный, ни на кого не похожий.

И вот еще два слова. Давно уже обратил внимание, что в 1899 году в России родилось сразу четыре великих писателя: Владимир Набоков, Леонид Леонов, Андрей Платонов и Юрий Олеша. Последний — очень хорош, первые трое — так вообще гении, на мой вкус. И в один год. Мне нравятся такие совпадения. Я нахожу в них смысл, божественную иронию и еще что-то, неформулируемое. Составляю эту книгу и вдруг обнаруживаю, что четыре литератора нового поколения, четыре во многом определяющих новую прозу человека родились в 1969 году. Алексей Иванов, Денис Гуцко, Андрей Рубанов и вот Данилов. Есть и в этом какой-то смысл. Они представляют то поколение, чья молодость пришлась на великие буржуазные реформы и чья литература в дурные годы разброда и разлома пробиться и расцвесть не могла никак.

Оттого и судьбы у всех четверых похожие. Все так или иначе пытались заняться литературой в молодости, у всех не очень получилось. У них словно бы отняли по пять-де-сять лет литературной жизни; хотя, с другой стороны, наделили и судьбой, и умением смиряться и терпеть. Все они заново стартовали уже в «нулевых», пообтершись, помыкавшись да поскитавшись. Иванов, Гуцко, Рубанов сразу, в той или иной мере, ухватили свой кус успеха и даже популярности. Данилов — пока еще нет. Но все будет, я уверен.

— Дима, мы с тобой неплохо знакомы, и я заметил одну черту, нас в чем-то роднящую. Мы с тобой никогда всерьез на серьезные темы не говорим и не говорили. Только валяя дурака. Может, сейчас попробуем? Или я путаю — и ты способен говорить вдумчиво и всерьез о политике, религии и литературе?

— Скорее, способен. Давай попробуем, может, и получится.

— Что ты сейчас читаешь?

— Я учусь (правильнее будет сказать — пытаюсь учиться) на богословских курсах при Московской Духовной академии и в последние года три читаю в основном религиозную литературу, а на обычную времени остается очень мало, поэтому много пропускаю из того, что по идее надо бы почитать. Вот, например, твои тексты начал читать только после знакомства с тобой — недавно прочитал «Грех», отличная книга.

Так получилось, что я больше общаюсь с поэтами, а не с прозаиками, бываю на различных чтениях и других мероприятиях, связанных с поэзией, благо у нас в Москве такие события происходят чуть ли не ежедневно. На мой взгляд, в поэзии сейчас настоящий расцвет. Много не просто интересных, а, не побоюсь этого слова, выдающихся имен и текстов. Насчет прозы — судить не берусь.