Поняв, что положить конец своим страданиям вполне в его силах, Пахрак блаженно улыбнулся искусанными в кровь серыми губами.

Скоро все должно закончиться.

Скоро…

Даже вернувшись в Альфенрок, повесив куртку на гвоздь в прихожей отцовского дома и помывшись в домашней бане, Борланд продолжал думать о печальной истории артолийских близнецов. Не так-то просто все там оказалось.

Покидая Артолию, Весельчак рассказал Хенгору о том, что услышал от оборотня, умолчав лишь о самоубийстве последнего. Пусть теперь артолийцы сами решают, как поступить с оставшимся в живых братом-предателем.

Хотя, быть может, они оставят все как есть, предпочтя и дальше считать этого человека Зорном. Борланд знал, что люди часто бывают настолько нерешительны, что не предпринимают серьезных действий даже для защиты собственной жизни или свободы. Что уж и говорить о наказании негодяя, который не причинил вреда никому из деревни, кроме своего брата? Разве что кто-то из друзей настоящего Зорна захочет отомстить. Или же артолийцы решат предотвратить новые преступления Торна, которых тот, вернее всего, и не планирует…

Но, как бы там ни было, «Истребитель чудовищ» Борланд записал на свой счет очередного монстра, к гибели которого – это уже стало делаться своеобразной традицией – он имел лишь косвенное отношение. На этот раз и свидетелей не было, кроме Луны, а уж она никогда бы не стала упрекать Весельчака за то, что он приукрашивает действительность. Так что в первый же вечер по возвращении в Альфенрок Борланд закатил веселую пирушку в «Пьяном дрозде», в процессе которой не раз в красках описал хмельной публике свою рискованную жаркую схватку с разъяренным оборотнем. Раз уж Весельчак обзавелся репутацией непобедимого борца со злом, поддерживать ее следовало всеми способами.

А утром, которое, несмотря на обильные возлияния предыдущего вечера, обошлось без противной тяжести в голове и сухости в горле, Борланд занялся инспекцией своего нового хозяйства. Именно в этом для него и заключался теперь смысл жизни.

Весельчак не чурался и сам потрудиться бок о бок с наемными рабочими. Не копнуть разок-другой землю или бросить пару горстей корма копошащимся в загоне хрюшкам, а всерьез, что называется «по-честному», отработать весь день, так чтобы к вечеру начали гудеть мышцы. Это и прибавляло ему уважения среди работников, и само по себе было куда приятнее, чем сидеть среди ветвей в засаде, поджидая богатых путников, или блуждать при свете факела по древним склепам. Хотя, конечно, кабы не случай в склепе, владения и возможности Борланда были бы сейчас не столь обширны.

Когда наступил вечер и осеннее солнце заторопилось за горизонт, на покой, Борланд, искупавшись в реке, решил, что не пойдет сегодня в таверну. В самом деле – сколько же можно пить? Лучше отдохнуть как следует у себя дома – поваляться с книжкой при свете свечи, поразмышлять о том, какой работой стоит в первую голову заняться завтра, а после отдаться во власть убаюкивающих волн сна, где не будет места чьим бы то ни было клыкам, когтям или злобным воплям.

Именно так и провел Борланд эту ночь.

Ну… почти так.

Борланд вдруг обнаружил себя в темном и холодном пространстве. По характеру местного сквозняка можно было сделать вывод, что вокруг – длинный и узкий коридор. Но данное место не было частью его дома. Оно вообще не производило впечатления чего-то знакомого. Мрачный, зловещий, пугающий, забытый богиней уголок…

«Обитель смерти», – пронеслось в голове у Весельчака.

Следующая мысль была: «А как же я сюда попал? Ведь только что спокойно спал в своей кровати…»

Борланд расставил руки и коснулся стен. Те были холодными и шероховатыми. Камень. Стены были сложены из камня.

Сзади послышалось какое-то постукивание. Борланд вздрогнул и обернулся, но, разумеется, ничего не увидел в окружавшей его кромешной тьме.

Внезапно Весельчак осознал, что все происходящее – не более чем сон. Только очень глубокий, относящийся к той разновидности сновидений, что практически неотличимы от реальности. Несколько раз в течение жизни Борланду уже снились такие сны. В них он мог не только двигаться, видеть, слышать и говорить, но также чувствовать запахи и даже боль. Хотя последнее никак нельзя было отнести к положительным сторонам.

Такие сновидения разительно отличались от прочих, лишенных какой бы то ни было логики. В тех-то можно сначала прогуливаться по морскому берегу, а сделав шаг в сторону – перенестись вдруг высоко в горы или в пронизанное флюидами ужаса и смерти логово демонов. Сон же, что снился Борланду сейчас, являл собой нечто совершенно иное. По сути, это была жизнь. Не та, конечно, которой Борланд жил все остальное время. Другая жизнь, где сознание Весельчака, облекшись в физическую форму, путешествовало по незримым уровням бытия.

Борланд вспомнил, что подобные сны зачастую бывают вещими.

Ощупав себя, Весельчак обнаружил, что на нем та же одежда, в которой он ездил в Артолию. Меч и кинжал висели на своих обычных местах. А на груди, под курткой, пальцы Борланда наткнулись на какой-то твердый предмет. Весельчак вытащил его и пригляделся. Медальон и цепочка, на которой он висел, слабо светились во тьме, и Борланд сразу понял, что это такое. Пентакль Света! Могущественный артефакт не покинул его даже во сне. Борланд призадумался – а сон ли это?

«Стало быть, я смогу, если что, воспользоваться магией, – усмехнувшись, подумал он вслед за этим. – Что ж, это ведь очень кстати».

– Иллодиримэ! – произнес Весельчак. И опять усмехнулся, подумав, что первое выученное им заклинание, казавшееся поначалу совершенно бесполезным, пригождается ему столь часто.

В воздухе вокруг него вспыхнули волшебные огоньки. Света, что они давали, хватало, чтобы как следует рассмотреть место, в котором находился Борланд.

То действительно был длинный узкий коридор, тянувшийся в обе стороны. Весельчак решил пройтись – что толку стоять на месте? Любой проход должен куда-нибудь вести, даже если он тебе только снится. Борланд пошел вперед, время от времени возобновляя магическое освещение.

Вскоре он ощутил подкожным чутьем, что приближается к какому-то просторному помещению. Однако ж энергия, исходившая оттуда, отнюдь не предвещала встречи с чем-то добрым. Борланду не доводилось раньше сталкиваться с демонами, но то, что он сейчас чувствовал, наталкивало на мысль о присутствии поблизости одного из этих коварных, злобных и непостижимых созданий…

Что это было за чувство? Пожалуй, сродни страху. Но не простому страху. Трусом Борланд не был. Он мог лишь опасаться за свою жизнь во время сражений, но никогда не боялся в эти сражения ввязываться. То, что он испытывал в данный миг, не было похоже на обычный человеческий страх. Человек может бояться войти в темный переулок, из которого доносятся звуки ударов и чьи-то жалобные стоны, но при этом прекрасно осознает, чего и почему боится. Весельчак не видел перед собой ничего страшного и совершенно не боялся столкновения с неизвестностью, что поджидала его впереди. Но вот подсознание его – оно будто бы взбунтовалось. Другой Борланд – невидимый, обитавший где-то в глубинах сердца или лабиринтах мозга – кричал, надрывая глотку, в самое ухо: «Безумец! Беги отсюда!»