Аноним пытается снять с Боэмунда ответственность за такой поступок, напоминая об обстоятельствах. По его словам, накануне третьего дня, когда еще стояла глухая ночь, крестоносцы снялись с лагеря: в темноте они не разглядели, какого пути следует придерживаться, и распались на два отряда, оказавшиеся на большом расстоянии друг от друга[324]. Анна Комнина не слишком настаивает на ответственности Боэмунда, но замечает, что разделение армий произошло после назначения Боэмунда, по его настойчивому требованию, предводителем авангарда. Его армия двигалась слишком быстро — таким образом, две группы войск оказались оторванными друг от друга[325].

Несмотря на различие объяснений, нельзя не подумать о некоторой непоследовательности или, по меньшей мере, неосторожности главы норманнов. Она могла бы стать роковой для крестоносцев, но в конечном счете пошла им на пользу. Турки действительно, «решив, что они наткнулись на все кельтское войско, исполнились презрения и сразу же завязали бой»[326]. Битва началась утром 1 июля на дорилейской равнине и длилась весь день.

Аноним, разумеется, воспевает Боэмунда: чтобы отразить атаку турецкой конницы, использующей главным образом метательное оружие (дротики, луки), отказавшись от лобового натиска, любимого норманнами, Боэмунд велел рыцарям-крестоносцам спешиться и разбить лагерь, вслед за чем ободрил речами «доблестных рыцарей Христа», которым суждено было вот-вот вступить в жестокую битву. Действительно, норманнских рыцарей, которых застали врасплох, охватила паника. Бой был неравным, турки преобладали в численном отношении, поэтому «мудрый Боэмунд» отправил посланца, чтобы тот наказал «другим рыцарям Христа» поспешить принять участие в битве.

К полудню они наконец явились, и христианская армия перешла в наступление: Боэмунд и норманны — на левом фланге, Готфрид Бульонский и Гуго де Вермандуа — на правом, Раймунд Тулузский и Роберт Фландрский — в центре[327]. Когда турки поняли, что христианская армия гораздо сильнее, нежели они рассчитывали, они обратились в бегство. Крестоносцы преследовали и убивали бегущих; они захватили турецкий лагерь, унеся с собой много добычи, перечисленной автором «Деяний франков»: золото, серебро, кони, ослы, верблюды, овцы и быки. Альберт Ахенский попутно замечает, что Боэмунд и все другие князья, посовещавшись, решили передать в общее пользование крестоносцев все, что им было необходимо[328].

Сознавая, какой опасности подверглись крестоносцы, Аноним приписывает победу Богу: «Но если бы в сражении Бог не был с нами и не послал бы нам тогда другое войско, никто из наших не вернулся бы», — признает он[329]. Раймунд Ажильский превосходит его, говоря о чудесном вмешательстве двух небесных рыцарей в сверкающих доспехах — эти неуязвимые воины помешали туркам причинить зло христианам[330]. Потери, однако, были серьезными: норманны оплакивали гибель множества пеших воинов и ряда рыцарей, среди которых был и брат Танкреда Вильгельм[331].

Наученные горьким опытом, через два дня крестоносцы вновь отправились в путь, на этот раз объединившись. Турки тоже сделали вывод из своего унизительного поражения: крестоносцев много, и они более опасны, чем предполагалось, особенно в правильном сражении. Тогда турки перешли к другим методам борьбы: изматывающие набеги, стычки, западни, отравление источников, уничтожение припасов, политика «выжженной земли». Анатолийское плато, которое пересекали крестоносцы, как нельзя лучше подходило для таких действий. Латиняне сильно страдали без воды и выпасов в этих пустынных регионах, опустошенных во время предшествующих конфликтов. Из-за нехватки фуража большая часть лошадей пала, замечает Аноним, «потому многие из наших рыцарей остались пешими. Ввиду нехватки лошадей быки у нас были вместо кобыл, и ввиду крайней нужды мы использовали как вьючный скот козлов, кастрированных баранов и собак»[332]. Суровое испытание…

К 15 августа войска наконец достигли брошенного турками Икония (Коньи). В течение нескольких дней они восстанавливали силы в его плодородной долине: там они ухаживали за Готфридом Бульонским, которого на охоте поранил медведь, и за Раймундом Тулузским, серьезно заболевшим десятью днями ранее. Все были уверены, что он отойдет в мир иной, и епископ Оранжский даже соборовал его[333].

Отдохнув и приободрившись, крестоносцы вновь пустились в дорогу. Примерно 10 сентября они обратили в бегство военные силы турок в Гераклее. Захватив город, они оставались в нем четыре дня. Аноним посвящает этой победе всего несколько строк, приписывая ее «воинам всемогущего Бога», однако Анна Комнина, осведомленная на сей счет благодаря Татикию, делает упор на первостепенной роли Боэмунда, командовавшего правым флангом. «Как лев, могуществом гордый», он напал на Кылыч-Арслана и заставил турок бежать с поля боя[334].

14 сентября крестоносцы снова двинулись в путь, в то время как от основной части армии отделились два ее предводителя: брат Готфрида Балдуин Булонский и племянник Боэмунда Танкред. Они направились через Таврское ущелье к городу Тарсу, намереваясь взять под контроль стратегически важные земли Киликии и Северной Сирии. По мысли Ральфа Евдейла, экспедиция Танкреда в приграничные регионы будущего Антиохийского княжества является доказательством того, что Боэмунд уже продумывал план захвата этих земель. Следовательно, Танкред должен был действовать в интересах своего дяди[335]. В этом нет уверенности: безусловно, Боэмунд и норманны поддерживали Танкреда, как Готфрид — Балдуина, но оба этих предводителя действовали так ради себя самих[336]. Во всяком случае, эти инициативы доказывают, что у глав крестоносного воинства проявились собственные интересы. Разве вложили бы Танкред и Балдуин столько сил и пыла в завоевание армянских регионов, если бы речь шла только о непосредственном возврате этих земель императорской администрации? Возможно, что сами армяне, желавшие освободиться как от турецкой, так и от византийской опеки, подтолкнули вождей крестоносцев поддержать их в борьбе за независимость и указали им дорогу, чтобы те без затруднений пересекли столь сложный для прохождения и неизвестный им регион. Нет ничего удивительного в том, что местное население отдало предпочтение Танкреду, поскольку оно знало как о его сдержанном (если не сказать «враждебном») отношении к византийскому императору, так и о его родственных связях с Боэмундом, сыном Гвискарда, победившего Алексея.