– Я думала, вы, как честный человек, после двух поцелуев перед третьим захотите жениться.

Глупость ляпнула, но слова было уже не поймать. Герцог хмыкнул, склонив голову на бок. Жар от него стал ощущаться сильнее. Я не выдержала взгляда и опустила глаза. Говорят, томиться на углях – худшая казнь, чем заживо гореть на костре. Страданий больше. Демон решил всласть помучить меня молчанием. Тянул время, раздумывая, как наказать?

– Садитесь в повозку, мадемуазель. Прежде городского парка мы заедем на рынок. Мне пришлось врать вашему отцу, и теперь нужны голуби, чтобы не выглядеть глупцом, и деньги, чтобы пустить пыль в глаза. Тяжело будет соперничать с ювелиром, а кому-то беднее Филипп свою дочь замуж не отдаст.

Я беспомощно открывала и закрывала рот, как выброшенная на берег рыба, пока Жизель не толкнула легонько под локоть.

– Он сказал «соперничать?» – спросила я у немой служанки и та кивнула с улыбкой. – Голуби? Пыль в глаза?

Жизель мягко толкнула меня к повозке, и я в полусне забралась по приставным ступеням. Кучер их тут же убрал. Через мгновение повозка качнулась под его весом, и мы покатились по улицам Брамена.

– Что вы задумали, мессир? – не выдержала я. Ехать было недалеко, лучше говорить здесь, чем на рынке в толпе, лавируя между прилавками.

– Стать вашим женихом. Вы же этого хотели? – медленно проговорил демон. – Лучше самому повести вас к алтарю, чем пытаться отогнать очередного поклонника.

– Отгонять придется уже на днях, – призналась я. – Анрэ приведет друга на ужин, чтобы он просил моей руки у отца.

Герцог дернулся, выдохнул зло и поджал губы. Я втянула голову в плечи, ожидая, если не подзатыльника, то хотя бы сжатого кулака перед носом.

– Вы совершенно удивительная девушка, Селеста, – выцедил сквозь зубы демон. – Женихов насобирали, как собака блох, и продолжаете искать их.

– Я не просила меня оскорблять! Мессир, я – не собака!

– Хорошо, – сложил он на груди руки, – беру свои слова обратно. Вы – вертихвостка. Пустоголовая пичужка, порхающая с ветки на ветку. Вы всерьез не понимаете, что замужество – не игрушка?

Он снова назвал меня дурой. Ладно, на этот раз я заслужила. Но обидно все равно стало.

– Понимаю, можете не сомневаться. Я всю жизнь мечтала выйти замуж по любви. Чтобы с первого взгляда и до гробовой доски видеть единственного мужчину. Да, вот такие глупые фантазии. В реальности все совсем не так. Меня пытаются поскорее сбагрить с рук, продать подороже, чтобы все остались довольны. Как вещь, как куклу! Ту самую пустоголовую вертихвостку. И вы ничего не имеете против, герцог. Вас беспокоят только соперники, потому что перед ними нужно сорить деньгами! Решили перекупить лот, пока он не ушел с аукциона? Так расскажите Филиппу про наш договор на крови. Отец умрет от разрыва сердца, а Камилла с радостью подложит меня под демона, чтобы выгнать из Ковена!

Я кричала, задыхаясь в тесном платье. Плащ давил на плечи, а взгляд Данталиона прожигал насквозь. Плевать! Я сказала то, что думаю. Пусть снова бросается на меня, удавка остановит.

– Тетушка так с вами не поступит, – неожиданно тихо ответил демон. – А любовь всегда была роскошью. У меня на неё не хватило сил. Если не хотите выбирать мужа сердцем, то думайте головой. Я вернусь в Ад рано или поздно, и вы останетесь вдовой. Как Камилла, которая теперь живет одна. Или выбирайте друга Андрэ и надейтесь, если не полюбить, то хотя бы привыкнуть. Думайте, мадемуазель Дюбуа. Кстати, мы приехали. Нужно выходить.

Демон давал мне выбор и сожалел, что сам никогда не любил. Теперь я боялась сойти с ума от услышанного.

***

Рынки одинаковы во всех городах, мирах и пространствах, какими бы не были нравы, кто бы ни ходил между прилавками, не стоял за ними и не тряс в воздухе товаром. Толчея вечна, вонь неискоренима, а от шума закладывало уши. Но рынок – единственное место в городе, приходящееся по вкусу и людям, и слугам Ада. Толпа, как сказочное животное, проглатывала любого и перемалывала в своей утробе до неузнаваемости. Терялось здесь все, и затеряться мог любой. Человек, демон, неосторожно оброненный кошелек с золотом. Этому многоликому монстру каждый день приносились новые жертвы. Люди вливались бурным потоком в ненасытную утробу рынка. Пешком, бегом, в повозках и на костылях. Запах стоял невообразимый. Демон жалел, что у него есть нос. Смертное тело не отличалось от человеческого. А люди дышали и не морщились.

– Ужас, – пожаловалась юная Дюбуа, издалека рассматривая главную клоаку Брамена. – А нам обязательно идти? И что мы там будем делать? Как говорил мудрец Дядя Федор: «Чтобы продать что-то ненужное, нужно сначала купить что-то ненужное, а у нас денег нет».

– Будут, мадемуазель, – улыбнулся демон, – быстрее, чем вам кажется.

Ведьма поджала губы, и от неё повеяло сандалом. Смирилась. Редкое зрелище, нужно успеть насладиться, пока мадемуазель не закатила очередную истерику. Демон понимал, что был причиной каждой из них. Сопротивлялась Селеста и свое недовольство, как любая женщина, выражала криком. Пусть. Если бы сдалась сразу, стало бы не так интересно. Белая магия боролась в ней с силой Ада и умножалась на скверный характер. Демон ставку сделал, что победит последний. Ведьма вывернется и сделает так, как ей нужно. Даже с этим проклятым замужеством.

Угораздило же захотеть в женихи высшего демона. Интересно, а она первую брачную ночь уже себе представляла? И как? А если новоиспеченный супруг обернется в истинную форму с рогами и хвостом? Забавно, но Данталиону действительно хотелось знать. Говорят, любовь отличается от симпатии тем, что она слепа. Женщине может нравиться в мужчине разворот плеч, твердость характера, умение вести за собой, а любят вопреки всему. Даже уродов с козлиными ногами и черной душой. Но не таких, как он.

– Вперед, дамы, – твердо сказал герцог и, приобняв обеих попутчиц, нырнул в открытый зев рыночных ворот.

Обе сначала упирались, но быстро позволили тащить себя мимо чужих локтей, корзин, колен. Толпа текла горным потоком, разбиваясь на мелкие ручейки. Данталион старался не дышать и смотреть не только под ноги. Одержимый должен быть где-то здесь. В рядах с тканями.

Печать отозвалась болью. Символ великого герцога. Рисунок с его именем, запечатленный на шее буквами первоначального алфавита. Способ сказать мирозданию, кто ты есть, и опознавательный знак для своих. Печать чувствовала исчадий Ада. От мелких бесов, живущих в каминах богатых горожан, до королей, герцогов, маркизов. Чем больше сила, тем сильнее ощущалась боль. Явление Владыки способно поставить на колени, но Данталион к нему давно привык. Здесь же легкий зуд и неприятное покалывание.

Торговец. Из тех, что возит товары через грань миров. Вот он. Стоит за прилавком и нахваливает скромно одетой горожанке золотую парчу. У женщины глаза блестят. Еще немного и отдаст за кусок тряпки все сбережения.

– Мадемуазель Дюбуа, вы помните, что обещали учиться владеть силой Ада?