— Если вы допускаете это, то какова ваша точка зрения на данное конкретное сказание? Имеет ли особое значение то, что Гильгамеш оказал влияние на Гомера, прямое или косвенное? Не является ли более важным само сказание, чем история его появления?

Я чувствовала себя загнанной в угол. Ощущала также, что его слова и смысл, который он им придает, не одно и то же. На самом деле его мало интересовало то, представляла ли научную ценность моя работа на кандидатскую степень. Он спрашивал меня о чем-то еще. О том, что побуждало игнорировать его отвислые щеки, его негнущиеся неуклюжие ноги, тершиеся о стол, от чего кофе в чашках проливался в блюдца.

— Может, мне удастся выяснить это. Может, в том, что я открою, не будет никакого открытия.

— Но вы надеетесь стать мудрее в ходе исследования. Как древние герои, которые возвращались из своих странствий хотя и без иллюзий, но мудрыми.

Теперь мне показалось, что он издевается, хотя его лицо и тон не выдавали ничего, кроме искренности. Я подалась вперед, чтобы взять со стола чашку кофе. Он не притрагивался к своей чашке.

— Вы говорили, что располагаете фотографиями. У вас есть с собой какие-нибудь снимки?

— Ах да. Фотографии.

Он открыл кейс, вытащил тонкую папку и передал мне. В папке содержались фотографии формата А4. Я старательно вглядывалась в них.

Снимки изумляли. Большинство из них было сделано в месте раскопок в Турции. На них были изображены люди, просеивающие землю в траншеях, представлены крупные планы осколков камней и гончарных изделий, некоторые места ландшафта. На меня произвели впечатление не сами предметы или композиция съемки, которая была безупречна во всех случаях без исключения, но их четкость. Эти фото, казалось, дышали воздухом горячей пустыни. Я почти ощущала солнце, обжигавшее песок. Для археологии снимки представляли ограниченный интерес, но они приковывали мое внимание.

Последнее фото было совершенно иного свойства. Оно было снято в чаще леса, среди высоких деревьев, стволы которых вытянулись высоко вверх, чтобы достичь неба. В верхней части фото небесный свод выглядел темно-зеленым, почти черным и непроницаемым. Солнечный свет проникал сквозь щели в местах соприкосновения крон деревьев. Он устремлялся светящимися колоннами между стволами деревьев, множа их число. Там, где колонны кончались световыми кругами на лесной почве, росли молодые деревья в виде изящной хвои, похожей на папоротники. Казалось, они танцевали, выглядя на фоне окружавших их солидных старых стволов роскошными и фривольными. Старые деревья росли плотной массой. Среди них не было ни тропинки, ни просеки. Древние и жуткие, они вызывали во мне первозданный страх.

Я взглянула на Хью:

— Кедровый лес. Мне показалось, он мог вас заинтересовать. К сожалению, он снят не там, где надо, в Айдахо. Но полагаю, кедр есть кедр. Такой лес вполне мог походить на тот, в котором Гильгамеш расправился со своим чудовищем.

Я перевела взгляд на снимок. Попыталась представить, какие ощущения вызывало стремление пробивать себе путь там, где неизвестно, что встретишь, в полной уверенности, что идешь по территории, где не ступала человеческая нога. Какие ощущения вызывала наполненная шорохами ночь? Я вдыхала запах кедров в наступающих сумерках и понимала, чего стоило Гильгамешу, древнему герою и предводителю, преодолеть парализующий страх.

Холодок пробежал по моей коже. Я закрыла папку и вернула ее Хью:

— Спасибо. Великолепные фото. Производят впечатление.

— Если вы сочтете их полезными, то у меня найдутся сотни других снимков. В моей квартире в Холборне целая коллекция фотографий. Приглашаю вас посетить ее и просмотреть их. Могу предложить свой ключ — я редко там бываю.

— Но… вы не пожалеете? Я имею в виду, что вы совсем не знаете меня.

— Я знаю, как вас найти, — ответил он.

Я пошла прямо домой. Чувствовала какую-то неловкость и тревогу. Моя соседка по квартире Рисса купила бутылку белого вина. Мы сидели, пили и разговаривали. Не знаю почему, но я чувствовала себя так, будто подверглась насилию каким-то образом, будто Хью видел органы моего тела, которые не предназначались для обозрения. Во всяком случае, для его обозрения. Он был вежлив и обходителен, дотронулся своей большой сухой ладонью моей руки только во время прощания. Всю дорогу домой я ощущала тяжесть его ключа от квартиры в своей сумке, словно он был изготовлен из тяжелого чужеродного металла.

Я хотела только Гевина. Хотела, чтобы он заключил меня в свои объятия и поцеловал в макушку. Весь дискомфорт прошел бы. Хотела потереться щекой о кожу его куртки или, еще лучше, о его собственную кожу.

Рисса собиралась встретиться с подружками и звала пойти с ней, но у меня не было настроения. Когда она ушла, я села за компьютер, надеясь получить от Гевина электронное письмо, но ничего не нашла. Вчера он послал одно письмо, переполненное волнением перед рыцарским поединком, в котором должен был принять участие на следующий день. Писал, что присутствует на большом турнире, где собрались все рыцари Круглого стола, включая короля Артура. Сам он выступал инкогнито, до сих пор добивался побед во всех поединках. Все говорили о таинственном чужестранце. Однако завтрашний поединок должен стать самым трудным.

Я ответила сообщением о проведенном дне, о своей учебе. Старалась сохранить легкий разговорный тон. Совершенно не касалась его письма, хотя хотелось кричать от боли.

Я не могла себя сдерживать. Мои пальцы непроизвольно печатали слова, хотя мозг запрещал это делать, подсказывал, что не надо оказывать на Гевина давление, пусть поступает, как хочет, все изменится как надо.

«Гевин, где ты? Скучаю по тебе, люблю тебя и хочу, чтобы ты немедленно вернулся. Я больше не могу выносить это. Кэт».

После этого я рухнула в постель во всей одежде и проспала до полуночи. Когда проснулась, на экране компьютера обозначился ответ. Я открыла текст письма, которое гласило: «Тоже люблю тебя. Гевин».

Гевин, а не Сюркот. Мне хотелось петь.

Он ответил на ее электронное письмо, не тратя времени на размышления. Осознал, что делает, только тогда, когда кликнул мышкой, чтобы отослать сообщение.

«Тоже люблю тебя».

Это не то, что он хотел сказать. «Будь с ней ласковей. Но не форсируй отношений». Это — правила, которые он установил для себя. И она некоторым образом учитывала это. Ничего не драматизировала. Просто рассказывала о каждодневной жизни, об учебе, словно он был ее старым приятелем или она вела записи в дневнике. Казалось, ее удовлетворяли медленные подвижки в их отношениях. Вот почему это электронное письмо застало его врасплох.

«Скучаю по тебе, люблю тебя и хочу, чтобы ты немедленно вернулся. Я больше не могу выносить это».

Он дает волю своему воображению, и внезапно Кэт оказывается в комнате рядом с ним. Она обнимает его и зарывается лицом в плечо. Более высокий рост позволяет ему теснее прижать ее к себе, охватив ее спину обеими руками и склонив голову над ее головой. Ей хорошо с ним. Не надо сдерживать чувства. Он нежно прижимает ее к себе и целует волосы. Вдыхает уличный аромат свежих яблок, который не в состоянии вытравить любая концентрация лондонской гари.