Но вот Радецки… Полевой агент, прекрасно знающий, чем, как и, главное, кем занимается Инквизиция…

…Они прошли через приёмный покой – Лесник, Юзеф и двое его бойцов – двое других укатили, получив новые инструкции.

Дежурившей по покою сестре полагалось удивиться, даже возмутиться их вторжению – вместо этого она, отчаянно зевая, указала Юзефу неопределённым жестом направление на морг и прозекторскую – и беспробудно уснула. Именно так, надо думать, уснула и домохозяйка после появления в сельском домике обер-инквизитора…

…Больница имени первого наркома здравоохранения занимала квартал, и не малый, почти в центре Царского Села. На обширной территории раскинулись корпуса и лаборатории, технические здания и сооружения. Морг был на самом дальнем конце, примыкавшем к Московским воротам и Колонистскому парку. А ещё дальше, примерно в полукилометре, был дом Анны – Лесник вспомнил про это, улыбнулся и…

…Резко остановился. Юзеф тоже. Крик услышали оба. Женский, истошный. Донёсшийся издалека и быстро оборвавшийся.

Огромная больница жила своей загадочной ночной жизнью – иные окна светились, одни тёплым жёлтым светом, другие мертвенно-синим; и кто-то сходил с ума от боли за этими окнами, и кто-то умирал, и кто-то проваливался в чёрную яму наркотического сна, и все происходило отнюдь не молча, но эти звуки отношения к делу не имели. Потому что их издавали живые.

Крик, заставивший насторожиться инквизиторов, донёсся из места, тишина которого вошла в поговорку.

Из морга.

* * *

Мне хотелось сказать пронзительно вопившей тётке: «Пардон, обознался!»

Потому что так оно и было. Экскурсантка по ночному моргу не имела ничего общего ни с шарлатанкой-колду-ньей, ни с подозрительной библиотекаршей. Мало ли любителей трупов есть на свете…

Шутка удалась – острых впечатлений от моего воскрешения некрофилка получила с избытком. И тут же сии впечатления озвучила – немелодично, но громко. Пришлось легонько прикрыть ей фонтан – вопль сменился тихим побулькиванием.

Ну что орёшь-то? Оживших трупов не видела?

Кстати, кто ты такая и что тут делаешь?

Вопрос был риторический – если задавать его человеку со стиснутым горлом. Я чуть ослабил хватку и легонько подтолкнул женщину в сторону словоохотливости и правдивости…

…Вот оно что. Искательница сенсаций, бля… Будет тебе эксклюзив – кровавый и душераздирающий. Но тебе его не читать…

В принципе, никаких новостей журналистка Синявская мне не сообщила: непонятная ей самой крутая организация настойчиво интересуется деятельностью Мозговеда. Любитель мозгов не персонифицирован, но круг сужается. А исчезновение сотрудника, так неосторожно расчленённого моим дружком, убедило коллег Доуэля, что копают они в правильном направлении… Единственный значимый момент: Синявская сообщила своим таинственным контрагентам, где она сейчас и с какой целью.

Ничего нового.

Новое донёс до меня слух. Сюда – пока далеко – торопливо шли четверо. И если это не «товарищ Лесник» со товарищи, то я ничего не понимаю в моргах и трупах… Я отдал мысленный приказ двум уцелевшим орлам Фикуса. Сильный приказ: сделай или сдохни. Судя по результатам побоища на ночной улице, шансов у них никаких. Значит, сдохнут…

Но мне нужна небольшая фора. Привести женолюбивого Женю (каламбур!) в безопасное для меня состояние и подготовиться к встрече дорогих гостей.

Добро пожаловать в морг, господа!

У нас тут весело…

Двое напали на четверых молча и внезапно.

Лесник не слышал их приближения – парочка стояла в густой тени неподвижно и двинулась только в момент атаки. А их дыхание перекрывали ночные шумы больницы…

Лесник узнал одного сразу, в льющемся из окон синюшном свете бактерицидок – парень, наименее пострадавший в недавней драке. И – не узнал. Сейчас атаковали словно и не люди. Отточенные движения, полное презрение к опасности – боевые машины. Не люди.

Навье? Уже – навье?

…Боец Юзефа не был новичком в рукопашной – но пропустил удар, прямой и незамысловатый – просто нанесённый с трудно представимой для человека силой и скоростью – отлетел, упал. Падал, сгруппировавшись – жив, и ладно.

Второй парнишка из безпеки был покрепче – работал в классическом стиле русбоя: уход, ложный выпад, нырок, удар… Удар должен был уложить нападавшего на месте. Не уложил. Пришёлся как будто по лишённому нервных окончаний истукану. Все же навье… Лесник рванул из потайных ножен Дыев нож…

Пустить в ход ритуальное оружие он не успел. Зато успел увидеть – впервые – Юзефа в драке. Впрочем, увидеть – не то слово. Скорее почувствовал смазанное движение огромного тела – не на грани, уже за гранью восприятия. И – все кончилось.

Два неподвижных тела, больше похожие на кучи тряпья – голова одного вывернута под неестественным углом. Пострадавший боец поднимался, – ну что там? – все в порядке, ничего серьёзного.

Лесник нагнулся, держа нож наготове, пощупал руку нападавшего – тёплая. Не навье. Люди. Обыкновенные зомбированные люди… Живые. Были живые…

– Оттащите их куда-нибудь, чтоб под ногами не валялись, – приказал Юзеф. – И прикройте вход, внутрь не суйтесь… Пошли, Лесник.

Обер-инквизитор посмотрел на трупы и добавил:

– Имей в виду – по всему судя, здесь не простой тенятник. Морфант по меньшей мере… Может не только отвести глаза – прикинуться кем угодно. Кого ни увидишь – стреляй. Хоть в родную мать…

– Моя мать умерла, – холодно ответил Лесник.

– Тем более стреляй.

Зрелище, встретившее их в прозекторской, напоминало спектакль театра абсурда, поставленный режиссёром-Чикатило.

Мужчина лет тридцати – забрызганный кровью халат, криво сидящие на носу очечки в позолоченной оправе – кланялся и кланялся в пояс, как заводная игрушка. И повторял с монотонностью заевшей пластинки:

– Добро пожаловать в морг, господа! Добро пожаловать в морг, господа! Добро пожаловать в морг…

На вытянутых руках встречающий держал нечто вроде блюда, украшенного окровавленным рушником. Роль хлеба-соли играла человеческая голова… Свежая, отнюдь не экспонат анатомического театра, пропитанный формалином.

Голова Радецки.

Второй актёр в этой сцене держался молчаливо и статично. Потому что был трупом. Обнажённое тело с Т-образным разрезом на животе стояло у стены. Торчащие из разреза кишки тянулись вверх, жутким шарфом обёртывались вокруг шеи. Рука поднялась словно в приветствии, и ею мертвец сжимал другую руку – чужую, отрубленную. Из оскаленного рта свисало что-то темно-красное, влажное: печень? сердце? – не понять…

Лица выпотрошенного человека перекорёжила смертная судорога, но татуировка на щеке и характерный цвет стрижки не оставляли сомнений: Фагот. Марат Иванов-"Фагот". Композитор, поэт и рок-певец…