— Гита совершенно случайно об этом упомянула, так что да, знал.

Ну кто бы сомневался!

Наверное, я скоро его прибью.

Нет, я хотела помочь подруге. К тому же это серьезный конкурс, и я знала, что он действительно важен для Гиты. Я была не против на один день стать для нее натурщицей, даже если рядом со мной будет сидеть Воскресенский, но не была уверена, что смогу терпеть его нахальные улыбочки и шутки весь день.

Я узнала обо всем из тех сообщений, что пришли от Гиты утром. Она написала обо всем, кроме Воскресенского, потому что тогда еще и сама не знала, кто будет вторым натурщиком. Сказала, что постарается очень быстро его найти и сразу приведет с собой, чтобы выполнить всю работу уже сегодня.

Я совсем не ожидала, что она приведет Сашу.

— Я не понял. Ты что, не хочешь провести весь день в моих объятиях? — с напускным удивлением в голосе поинтересовался он и мягко провел ладонью вверх-вниз по моей руке в подобии ласки.

Я тут же почувствовала взрыв мурашек где-то в районе лопаток и закусила губу, стараясь не выдать своих ощущений.

— Это не было пределом моих мечтаний, знаешь ли.

— Ты просто никогда об этом не задумывалась, — философски заключил Воскресенский, делая непроизвольный взмах в воздухе свободной рукой. Его теплое дыхание коснулось моей шеи, когда он слегка склонил голову в мою сторону.

— Да, ты прав. Я никогда не думала, что мне придется целый день сидеть на скамейке в сквере и прижиматься к тебе, изображая парочку. Даже в голову не приходило!

— Жизненные сюрпризы, Лиз, — усмехнулся Саша так сладко, будто пробовал эту фразу на вкус, и немного отстранился.

Я же вздохнула полной грудью, наблюдая за тем, как Гита ставит недалеко от нас мольберт, постоянно бросая оценивающие взгляды художника в нашу сторону. Она раскладывала кисти, открывала краски. Я уверена, в ее светлой голове каждую секунду рождалось по пять новых идей, над которыми она размышляла, представляя, как изобразит ту или иную деталь.

Гита собиралась рисовать акварелью. Как она говорила, картина, написанная тонким слоем акварели, выглядит воздушной и невесомой, однако художник при необходимости может выделить те или иные детали на полотне, если будет наслаивать краску. Гита сравнивала акварель с легкостью летних дней и была уверена, что лучше всего изобразить лето и любовь она могла именно с помощью этой техники.

Я не сомневалась в том, что у нее все получится. Меня смущал совершенно другой момент. Тот самый, который касался любви. Как Гита собиралась показать то, чего и в помине нет? Разве что добавит пару влюбленных искорок нашим взглядам на своем шедевре.

— Прекрасный день, не правда ли? — послышался теплый голос Саши, и его ладонь снова ласково огладила кожу моего плеча.

Я повернула голову к нему, но посмотреть на его лицо все-таки не решилась и уставилась на вторую пуговицу на голубой рубашке.

— Да, просто потрясающий. — В моем голосе уже не было ни капли иронии, лишь сквозящая отстраненность.

Потому что в голове тем временем вспыхнуло горячее воспоминание воскресной ночи, в котором я торопливо стягиваю эту рубашку с широких плеч, пока он жарко целует меня, спуская лямки моего бюстгальтера и обнажая грудь. Я помню невесомую рябь мурашек и его горячие ладони.

А затем — раннее утро понедельника, и я, растерянная, сонная и смущенная, поднимаю эту рубашку с пола и оставляю на спинке стула. На часах нет и восьми утра. Номер гостиницы утопает в ярком солнечном свете. Плотные шторы не задернуты, а тихое дыхание спящего Саши теряется в приглушенных звуках просыпающегося города, доносящихся из приоткрытой створки окна.

И прямо сейчас на меня снова нападает какая-то дикая меланхолия, которую я не могу объяснить даже самой себе. Действительно ли я поступила правильно, когда ушла? А что бы было, если бы…

— Лиз, ты чего?

Если бы я осталась.

— Что? — Я слегка вздрогнула и все-таки подняла глаза на Сашу. Он смотрел на меня, озадаченно хмуря брови. Кажется, я на пару минут слишком погрузилась в свои воспоминания. Он по-прежнему поглаживал меня по плечу, но уже более ощутимо. Видимо, заметил мою отстраненность и так пытался вернуть меня с небес на землю.

— Ты куда пропала? — Саша улыбнулся краем рта.

Я мотнула головой, напоминая себе наш вчерашний разговор. Долгую дискуссию, в которой у нас не оказалось никаких точек соприкосновения и понимания.

— Никуда. Просто задумалась о том, сколько это все будет длиться. Не вечно же мне здесь сидеть. Ты еще в охапку меня сгреби, — буркнула я, недовольно щуря глаза и подавляя внутреннюю неуверенность.

Я еще в первый день сказала себе не испытывать никакого сожаления. Ни в коем случае. Остается лишь следовать этому простому правилу. Проблема лишь в том, что оно постепенно переставало быть простым. И переставало быть правилом.

— Мне за это Гита по шапке надает. Она сказала сидеть смирно.

— Вот и сиди смирно. Все части тела должны быть неподвижны. — Я скосила взгляд на его ладонь на своем плече, тонко намекая перестать это делать — ласковыми движениями заставлять мое сердце биться чаще.

— Да, Саша, послушай Лиз, потому что я уже приступаю, — громко объявила Гита, поглядывая на Воскресенского.

В одной руке она уже держала кисточку и пристально рассматривала нас и окружающий нас фон. Она была одета совсем не для работы с красками: светлые джинсы, топ и белая широкая рубашка с небрежно закатанными по локоть рукавами. Палитры в ее руках я не увидела, но она и не требовалась: Гита смешивала краски прямо на своей коже, на внешней стороне руки между большим и указательным пальцами. Необычные привычки художника. Если Гита творила дома, то могла использовать для этих целей не только руку, но и ногу.

Я улыбнулась и постаралась расслабиться настолько, насколько это было возможным.

По задумке Гиты мы с Воскресенским должны были смотреть друг на друга влюбленным взглядом, но она великодушно разрешила нам пока этого не делать и обещала предупредить, как только станет писать эту часть картины. Каким-то образом мне придется пережить этот безумно неловкий и смущающий момент, и я надеялась, что он наступит как можно позже.

Потому что от одной только мысли об этом меня начинало потряхивать. И я очень хотела, чтобы это осталось незамеченным для Саши.

Мне придется вглядываться в голубые глаза перед собой. Теплые, лучистые, с хитринкой на самом дне. Застыть