– Хильберт!.. – заорал он наконец. – Боярин Хильберт, сын покойного Зигбьерна! Мои отроки повесили его на воротах собственной усадьбы!..

– Напрасно, – сухо сказала княгиня. – Боярин Хильберт был предан Киевскому княжеству, как и его отец.

Ей было искренне жаль молодого Хильберта. Однако дети его спасены, и Ольга тут же дала себе клятву, что воспитает их под своим крылом.

– Киевское княжество – это я! Я!.. – кричал князь Игорь. – А он постоянно перечил мне, он позволил себе даже в Думе сомневаться в смерти…

Он оборвал сам себя, сообразив вдруг, что вступает на ненадежную почву. И тут же путано поспешил заговорить о другом, чтобы у присутствующих не застряла в умах его случайная проговорка:

– Ты с Хильбертом приходила к старой колдунье в пещерку! Зачем? Зачем ты ходила к этой старухе, по которой тосковали все пыточные клети и костры Киева? Молчишь? А я знаю. Знаю! Ты взяла у нее отраву, чтобы убить меня! И подсунула мне, да только я не умер, а просто заснул! Помнишь, Кисан, я рассказывал тебе об этом? Ну, как же, как же! Еще какой-то сон…

– Ты мне рассказывал, великий князь, что подобные сны тебе никогда прежде не снились, – негромко сказал Кисан. – И что тебе было в этом дарованном сне так хорошо и приятно, как не было никогда доселе.

– Она хотела меня отравить! – крикнул Игорь. – Отравить своего супруга!.. Я обвиню ее в этом злодеянии, и ты, Кисан, подтвердишь мои слова.

– Боюсь, великий князь, что никто не поймет ни твоего обвинения, ни моего подтверждения. – В голосе Кисана прозвучала вдруг весьма суровая нотка. – Тебе снился не смертный, а свадебный сон.

– Свадебный, ты сказал? Свадебный? Да она не желает рожать мне наследника, Кисан! Не хочет, не желает, даже не думает об этом! Но я ее заставлю. Заставлю!

– Великий князь…

Кисан неожиданно шагнул к Игорю и протянул руку, точно намереваясь удержать великого князя от неосторожного слова. Потом вдруг остро глянул на Ольгу, тотчас же отвел глаза, опустил руку и замолчал.

– Я решил, как я с тобою справлюсь, – продолжал великий князь, то ли не заметив предупреждающего шага Кисана, то ли пренебрегая им. – Решил!.. Ты уедешь в загородное имение, я запру тебя в палаты, и ты будешь сидеть безвылазно, пока не понесешь ребенка в чреве своем.

– Позволь, великий князь… – растерянно произнес Кисан. – Для этого нужно…

– Знаю, что хочешь сказать, знаю! Не одну запру ее, а вот с ним. С ним!..

Перст великого князя уперся в бронзового истукана. Плохо понимая славянский язык, раб глупо улыбнулся безъязыким ртом. А Кисан, подавив вздох, нервно потер руки.

– Жаль, что тебе не отрубили уши, когда рубили язык. – Ольга говорила по-гречески, почти спокойно улыбаясь при этом. – Теперь тебе придется умереть.

– Не смей говорить в моем присутствии на языке, которого я не понимаю! – крикнул Игорь.

– Великим Киевским князьям непозволительно не понимать языка ромеев, – с упреком сказала Ольга. – Если ты не убьешь его, то это сделаю я. Он слышал то, что недопустимо слышать рабу: великую хулу на твою супругу.

– А чтобы все ему было доступно, мои дружинники будут тебя держать. – В упоении от им же самим нарисованной картины князь Игорь уже ничего и никого не слышал. – И начнем, не откладывая, с сегодняшнего дня. Ты сегодня… Нет, завтра! Завтра ты уедешь в Берестов вместе с этим безъязыким. Иначе – правеж! Старая кляча, старая повозка, к которой палач прикует тебя, голую по пояс. И проведет по улицам Киева, хлеща бичом…

– Вон, – спокойно сказала вдруг Ольга.

Молчание длилось довольно долго. Потом великий князь спросил неуверенно:

– Что?.. Что ты сказала?

– Вон из моего дома, – повторила Ольга, хотя внешнее спокойствие и негромкий голос давались ей с величайшим, необычайным напряжением всех сил. – Со всей своей оравой и этим ромейским калекой. Вон, великий князь Игорь. Это – дом Вещего Олега.

– Ты слышал, что она сказала? – в растерянности спросил Игорь Кисана. – Слышал?.. Я не ослышался, нет?

– Нам следует покинуть этот дом, великий князь, – твердо сказал Кисан.

– Покинуть?.. – взъерошился великий князь.

– Это и вправду дом Олега. Если мы не уйдем, за поруганную честь его дочери поднимутся кривичи и новгородцы, псковичи и сабиры. Все племена, кто к нам присоединился добровольно. И тогда уже ничто не удержит остальных славян от восстания. Нас сметут топоры смердов.

– Ее дом в садах с белыми лилиями! – возмущенно крикнул Игорь. – Думаешь, я забыл кувшинки на прудах?..

– Вон из дома Олега, – вновь негромко повторила Ольга.

– Великий князь, – тихо, но так, чтобы слышала Ольга, сказал Кисан. – Если мы сейчас не уйдем, завтра начнется славянский бунт во всем Великом Киевском княжестве. Поверь мне, великий князь, это будет так.

Игорь долго молчал, возмущенно пыхтя и раздувая ноздри. При этом он смотрел только на свою супругу, и Кисану пришлось взять его под руку и повести к дверям. Князь не сопротивлялся своему первому советнику, но все время оглядывался на Ольгу. Пока не скрылся в дверях.

Где-то в доме, а позднее во дворе раздались команды. Топот ног, металлический звон стремян, мечей, упряжи, голоса дружинников, ржание взнузданных лошадей. А потом…

А потом великая княгиня Ольга рухнула на ковер, вдруг потеряв сознание.

1

– Очнись, королева русов…

Ольга пришла в себя. Она лежала на ковре в собственной палате. Над нею склонился обеспокоенный Асмус:

– Позвать лекаря?

– Нет. Сама.

Протянула руку. Асмус помог ей подняться, отошел к окну и склонился, заглядывая в него, чтобы не смущать княгиню.

– Где Игорь и его люди?

– Твоя дворня закрывает ворота за последним всадником Игорева стада.

Он помолчал. Сказал вдруг с почтительным удивлением:

– Сегодня особый день. Сегодня все увидели в тебе королеву русов.

– Я впервые сама увидела в себе королеву. Может быть, не без твоей помощи, Асмус.

– Короли вырастают из детства, императорами становятся, а военных вождей-конунгов выбирают воины, – немного нараспев произнес Асмус, точно пересказывал песню. – Ты вырастала на прудах с белыми кувшинками, а твой супруг – на гнилом болоте, окруженный толстозадыми бабами и потными дружинниками. Все мы – родом из детства, но это не значит, что мы все – одинаковы, потому что детство у каждого свое.

– Ты очень странно говоришь, Асмус. – Ольга не привыкла к утонченной византийской лести, а потому, заслушавшись ромея, пожалованного дворянством, забыла и о своем решении, и об опасности, которой только что чудом избежала. – Мне слышится напев в твоих словах.