– Отдай мне эту дрянь, гадёныш! – одной рукой отец держал трепыхающегося ребёнка, а второй принялся отбирать у него скрипку. Павлик бился, как мог, даже умудрился укусить "доброго папеньку" за запястье. Но силы были слишком неравны, отец буквально выдрал инструмент из рук мальчика, а его самого швырнул на кровать. Павлик упал на спину, но сразу, же подскочил.

– Ненавижу тебя! – выкрикнул он с глазами, полными слёз. – Ненавижу! Гад, фашист проклятый!

Павлик зарыдал. Отец повернулся к Алане. Выглядел он озадаченным.

– Ты слышала? Он меня ненавидит.

Алану била мелкая дрожь. Хотелось броситься к Павлику, но ноги приросли к полу. Папа почесал в затылке. Глаза у него покраснели, будто он собирался заплакать следом за своим малолетним сыном.

– Он меня ненавидит. Меня – своего родного отца! – жалобно посетовал папа, как бы приглашая дочь разделить с ним его горе. – Вот так, рожаешь их, воспитываешь, по ночам не спишь. Вкалываешь, как треклятый, только чтобы сынок, кровиночка ненаглядная, ни в чём не нуждался!..

Папа повысил голос, да что там, он уже практически орал, упиваясь жалостью к самому себе. Чуть слезу не пустил. Алана с тоской наблюдала за этим цирком, не зная, чего ждать от пьяного родителя дальше. И поделать она ничего не могла, и на помощь никто не придёт. Они с братом полностью во власти съехавшего с катушек чудовища.

– А может, мне выпороть его? – внезапно отец оживился, как будто нащупал удачную идею. – Выдрать как Сидорову козу9, чтобы неделю спал на животе, а? Может, после этого он, наконец, научится любить и уважать отца, подарившего ему жизнь?

– Не надо, папа, – прошептала Алана.

– Не надо? – отец хмыкнул и положил скрипку на стол. – Ты уверена?

Это было какое-то очень странное явление. Впервые в жизни папа советовался с ней, как с равной. Советовался, не выдрать ли ему как следует её брата. А она стояла, вне себя от ужаса, с трясущимся подбородком и ничем, абсолютно ничем не могла помочь Павлику.

– Я вот думаю, что ты не уверена, – отец положил скрипку на стол и начал медленно расстегивать штаны. – Детей нужно учить, иначе они могут свернуть не на ту дорожку. Так?

И тут случилось, казалось бы, вовсе невообразимое – папа ей подмигнул. От этого её охватила такая паника, что стало трудно дышать. Она будто увидела оскал, проступивший из-под улыбки.

Отец вытащил ремень из брюк и встал, раздвинув ноги. Ремень свернул пополам, и с довольным видом похлопывал им по своей левой ладони.

– Иди сюда! – скомандовал он сыну. – Иди по-хорошему! Пойдёшь сам – и тогда, может быть, я закончу быстро.

Павлик, набычившись, смотрел на него со своей кровати. Он больше не плакал.

– Только тронь меня, – угрюмо заявил младший брат. – И я тебя в милицию сдам.

Алана беззвучно ахнула. Такого она от Павлика не ожидала. Лицо отца пошло красными пятнами.

– Т-ты? Ты, сопляк, на родного отца в ментовку стучать собрался?

Павлик сжал в кулаки маленькие пальчики. В отличие от багровеющего отца, он был абсолютно бледен, лишь веснушки на носу светились.

И он не отводил глаз, по-прежнему смотрел прямо в лицо своему мучителю – бесстрашно и зло.

– Я всё про тебя расскажу! Что ты водку пьёшь, что ты Алану бьёшь. Пусть тебя в тюрьму посадят, ты пьяница, фашист проклятый!

– Ах ты!.. – отец бешено вращал глазами. Ноздри его раздувались, он тяжело и громко дышал. Будто в тумане, Алана смотрела на то, как он замахивается на брата ремнём, и приготовилась к прыжку. Будь, что будет!.. Но прыгнуть так и не смогла, тело её не слушалось. Она превратилась в каменное изваяние.

Внезапно отец отшвырнул ремень в сторону. Тот пролетел в пяти сантиметрах от носа Аланы, тяжёлая пряжка с глухим стуком ударилась о шкаф. Алана вздрогнула, но с места сдвинуться так и не смогла. Отец обвёл комнату мутным взглядом и остановил его на скрипке, по-прежнему лежащей на столе.

– Ага! – торжествующее выкрикнул он. – Смотри! Смотрите сюда оба! Смотрите, что я сейчас сделаю!

Он схватил скрипку, размахнулся и изо всех сил ударил её об косяк двери.

Инструмент застонал, жалобно и возмущённо. Алане показалось, будто у неё разорвалось сердце. В нём вдруг образовалась трещина – огромная, бездонная пропасть. А отец ударил снова. Ещё и ещё. Лопнула струна, потом другая. Корпус трещал по швам, гриф уродливо изогнулся. Баммм… баммм… Алана слышала, как стучит её сердце, в такт ударам. Странно, что оно ещё стучало.

– Нет! – закричал Павлик. Он кинулся к отцу, повис на его руке, попытался пнуть ногой – но в итоге пнул только воздух. Отец отшвырнул его, как надоедливого щенка. Павлик упал на пол и вновь разрыдался, а отец продолжал лупить скрипкой об косяк, разбивая её в щепки.

.******

Именно на этом месте Алана начала ощущать нереальность происходящего. Она даже не заметила, как младший брат поднялся с пола и с плачем убежал прочь. Перед глазами поплыли синие огоньки – словно светлячки, пляшущие в воздухе. Поначалу она приняла их за "мушки" ("Ох, как резко нагнулась, аж "мушки" перед глазами!" – когда-то жаловалась бабушка). Но потом сообразила – это что-то совсем другое.

Неожиданно начало темнеть – слишком рано для этого времени суток и слишком быстро. Алана решила, что теряет сознание, и даже успела испугаться, но не сильно, поскольку почти сразу поняла, что сознание теряют не так. Она, наверное, должна была упасть, но… продолжала стоять на ногах, и даже различала в темноте вполне реальные предметы – книжный стол, например, со стоящим на нём глобусом и разбросанными рисунками Павлика, дверной косяк со следами только что произошедшего варварства. Увидела, как отец швыряет погнутый гриф скрипки на пол и озирается вокруг с видом человека, которого только что привели в чувство после глубокого обморока. Видела, как открывается и закрывается папин рот, и понимала, что он что-то говорит, но не слышала слов. В какой-то мере это было даже неплохо, поскольку слышать отца ей не хотелось. Да и видеть тоже, по правде говоря. Вот бы его и совсем отключить…

Алана отвернулась к окну, и обмерла.

Окна не было. Не было совсем, вместо него прямо перед глазами простирался каменный коридор. Синие огоньки весело плясали, будто зовя девочку за собой: "Пойдём, Алана!.. Прочь из этого мира слёз, обид и унижений!.. Идём с нами, там весело!"

Каменный коридор… пещера… Что-то щёлкнуло в голове и память начала быстро-быстро прокручивать события, как киноплёнку назад. А ведь всё уже когда-то было. Тогда ей не удалось посмотреть, что там, в конце пещеры, если тот конец вообще был. Тогда она была очень маленькой и испугалась. Сейчас она была гораздо старше, но… боялась, как выяснилось, не меньше. И начала усиленно цепляться взглядом за очертания предметов из настоящей, реальной жизни, хвататься за них, как утопающий за соломинку, отчаянно противясь силе, пытающейся затащить её в другой, неведомый мир.