Вот все подходят к месту жертвоприношения. Туда же подтягивают на веревке упирающегося, блеющего козленка. Народ смотрит на него и разом поднимает руки к лицу.

– Бисмилля! Благословляем!

Пастух в синем чапане приникает к козленку, которого крепко держат, достает длинный, блеснувший на солнце, отточенный нож. И круговым движением перерезает козленку горло. Копытца, безнадежно подергиваясь, стучат о землю. Через минуту козленок стихает и обмякает. Кровь его собирается в миску. Она пойдет на угощение.

Медведковатый, кривоногий Жакып берет тушку и торжественно выносит ее на середину лужайки.

Дочерна загорелые, рослые джигиты, стоявшие с лошадьми недалеко от них, садятся на коней. Лужайка становится пестрой от атласных разноцветных рубах и войлочных шапок с витиеватыми узорами.

Сигнал. И начинается скачка. Это кок-пар. По-русски – козлодрание. Десяток джигитов на конях с разных сторон устремляются к козлу. Каждый хочет схватить его прямо с лошади. Толкаются. Задача – поднять тушу с земли, протащить и бросить к ногам дорогих гостей.

Лошади кружатся на месте. Наступают на козла. Его то подхватывают, то роняют оземь. Но все так и задумано в этой игре. Потому что у киргизов и казахов существует поверье. Если мужчина хочет, чтобы у него родился сын, то он должен устроить праздник «той», на котором к столу подадут мясо козла. Во время кок-пара его разомнут. Оно станет мягким, сладким и целебным. Мужчина поест его и зачнет сына.

А что творится с гостями! Они возбуждены игрой. Ревет не своим голосом ректор:

– Давай, давай, тащи его сюда!

При каждом движении понравившегося ему джигита вскакивает с места мэр, громко хлопает в ладоши:

– Ай, молодец! Будет тебе суюнши-подарок!

У секретаря райкома галстук сбился набок, волосы запутались, сам он вспотел, заискивающая улыбка пропала, и только хрипит сквозь съеденные зубы, когда козел падает на землю:

– Выгоню мерзавца, выгоню…

Амантай, как зачарованный, смотрит на кок-пар. Не отводит глаз. Будто что-то, чего он и сам в себе не знал, проснулось в нем от этого топота копыт, бешеной скачки. Ему тоже хочется скакать сейчас на взмыленном коне, прижимая тушу козленка ногой к мокрому от пота боку лошади. Он уже чувствует себя прадедом Турекулом, который уходит от погони после удачной барымты – кровной мести. Какое-то неясное еще ликование теснит его грудь, а сердце сладко стучит, как от первой любви.

Но вот нашелся джигит. Загорелый, черный, как головешка, он ухитряется повиснуть под пузом у коня и схватить козла за заднюю ногу. Потом взлетает в седло и, прижав тушку ногой к мокрому от пота лошадиному боку, мчится к белым юртам. Еще чуть-чуть – и он бросит козла рядом с гостями. Но его настигает лихой джигит в голубой рубашке. Ударяются боком конь о конь. Первый испуганно хватается за поводья и роняет козла. Пока эти двое, сцепившись друг с другом, борются в седлах, а кони их кружатся и норовят укусить друг друга, подлетает третий. Юркий, как ящерица, худой, костлявый и на плохой лошаденке. Но он и выигрывает. Живо подхватывает добычу. И мгновенно доносит к гостям.

Победа!

– Ай, молодец, хитрец! – говорит дядя Марат. – Вот тебе подарок от меня!

И снимает с руки, дарит джигиту свои часы «Чайка».

Все гости ахают от такой щедрости заведующего отделом ЦК.

Сердце Амантая наполняется какой-то неведомой ему родовой гордостью. Как будто и он причастен к этому широкому жесту. Вместе с дядей он как бы вырастает в собственных глазах. Он уже не просто Амантай Турекулов – дальний родственник ответственного работника, он член клана, рода. На него с завистью поглядывают и плосколицый Жакып, и водители казенных «Волг», и сам секретарь райкома. У Амантая аж сами собою плечи поднимаются вверх. Вот мы какие из рода жатаков!

Гости проходят в юрту. Рассаживаются на одеялах. Обсуждают перипетии кок-пара. Постепенно разговор снова возвращается в привычное русло. К чинам, должностям, званиям, связям. Никто не стесняется. Здесь все свои. Люди одного круга.

– Эх, карашо! – говорит Джолдасбеков, обтирая платком обильный пот, выступивший на могучей шее. Он берет из рук хозяина пиалу, шумно отхлебывает чай. – Вот так же может случиться и у нас. Димаш Ахмедович, дай ему бог долгих лет жизни, хорошо поработал. И здоровье у него, слава аллаху, крепкое. И Леонид Ильич в своей книге «Целина» о нем немало хороших слов сказал. Но что будет, если он уйдет? Как повернется жизнь нашего народа?

– Правда, друг! – говорит дядя Марат. – У нас сегодня каждый тянет в свою сторону. Все поделились на жузы и роды, и все стараются своих родственников пристроить. А мы единый народ, должны отстаивать общие интересы. Тогда с нашим мнением будут считаться везде. А то в Москве говорят: «Вы о стране не думаете. Только и знаете своих тянуть, какие бы они ни были».

В юрту к старшим заходит Амантай. Он принес соленый сушеный творог курт и свежевыпеченные баурсаки. Аккуратно ставит угощение и хочет уйти. Дядя останавливает его жестом:

– Вот наше будущее. Молодые, грамотные. Они должны быть образованными, чтобы могли продвинуть наш народ дальше. Им тоже надо знать, о чем думаем мы – те, кто сегодня отвечает за народ.

Жакып уже объяснил Амантаю, что это большая честь, когда старшие приглашают присесть. Но при этом надо не забывать свой долг. Принести, подать с уважением. Полотенце ли – руки обтереть. Пиалу. Чайник. Поэтому Амантай потихонечку присаживается в уголке.

Куда делось его раздражение! События дня, гордость за дядю во многом изменили течение его мыслей. «Давно ли это было? – думает он. – Друзья, школа, слет. Видели бы они меня сейчас. С какими людьми я сижу! Это умнейшие люди нашего народа! И я среди них… К чему бесплодные наши мечтания, какие-то наивные принципы? Надо слушать старших. Они знают, как надо…»

А разговор разворачивается шипящей змеей, совершая все новые круги. Ага Ураз, широко разводя руки и отправляя баурсаки в рот со скоростью автомата, говорит, не прожевывая:

– Так-то оно так, Абеке, дорогой. Никто не спорит, что образовывать надо. Но ведь, с другой стороны, молодежь совсем от рук отбилась. Не знает наших обычаев. Утратили все…

Известный местный акын Жандаулет, аксакал в белой войлочной киргизской шапке с круторогим узором, поглаживает клинышек белой седой бороды, смотрит из-под шапки узенькими хитренькими глазками. Согласно, как болванчик, кивает и подхватывает:

– Правильно пишет наш великий Чингиз Айтматов о манкуртах. Память потеряли. Обычаи забыли. Язык утратили…

Откинув полог у входа в прохладный полумрак юрты, заходит круглолицая апашка в цветном платье до пола, в казахской душегрейке, на плечах шаль, на ногах остроносые галоши. Спрашивает у мужа:

– Бешбармак созрел! Подавать сейчас или попозже?