Барнелл был у себя, однако велел Корбетту ждать, и прошло несколько часов, прежде чем канцлер послал за ним. В полном облачении Барнелл сидел за столом, заваленным кучей свернутых и расправленных пергаментов. Канцлер поднял голову, когда Корбетт вошел в комнату, и внимательно посмотрел на него из-под полуопущенных век, прежде чем махнул рукой на табурет и налил в кубок густого красного гасконского вина. Корбетт сел, отпил вина и стал ждать, что скажет Барнелл, который теперь не сводил глаз со своего кубка.

— Господин Хью, — сказал Барнелл, ставя кубок на стол, — вы хорошо поработали, очень хорошо. От гнезда изменников ничего не осталось, некоторые умерли под пытками, других повесили. Кое-кому придется потрясти мошной. Пожертвования, знаете ли. Гарантии будущего приличного поведения. О вашей роли в этом деле никогда не забудут. Кстати, — проговорил Барнелл, словно только что вспомнил, — а где господин Хьюберт Сигрейв? Не знаете?

— Сигрейв — изменник, и я казнил его. Он продавал сведения и получал за них большие деньги. Он заслужил смерть!

Канцлер как будто собирался что-то сказать, однако вместо этого стал перебирать на столе документы.

— Там еще была женщина, — медленно проговорил он. — Элис атт Боуи. Ее девичья фамилия Фиц-Осберт. Конный патруль взял ее на пути в Дувр и привез обратно в Лондон.

— И… — услышал себя Корбетт, будто говорил не он, таким холодным и резким был его голос.

— Что «и»? — переспросил Барнелл.

— Женщина! — воскликнул Корбетт. У него громко стучало сердце, словно копыта коня-тяжеловеса. — Женщина! Что сталось с ней?

— А! — отозвался Барнелл, не поднимая головы. — Ее не пытали. Она во всем созналась, а потом прокляла нас. Ее обвинили в измене, убийстве и колдовстве, и она предстала перед Судом королевской скамьи. Элис атт Боуи была признана виновной и сожжена на костре в Смитфилде!

Барнелл умолк, а Корбетт побледнел как смерть, сбылись его ночные кошмары. Хорошо еще, что он почти подготовил себя к такому повороту, а иначе не хватило бы сил сдержаться и не завопить от отчаяния. Корбетт ничего не видел и не слышал. Перед глазами возникали видения одно страшнее другого. В конце концов он услышал покашливание канцлера.

— Хью, мне очень жаль, — сказал канцлер. — Правда жаль. Мне она тоже показалась красавицей. Она оставила вам вот это. — Он положил черную шелковую перчатку на колени Корбетту. — Больше ничего. Ей не пришлось мучиться. — У Барнелла дрогнул голос. — Я… я сам проследил за этим. Перед костром в Смитфилде ей подали чашу с вином, к которому подмешали яд.

Все еще не владея собой, Корбетт, словно издалека, слышал голос Барнелла, но ему было все равно. Комната кружилась перед глазами, во рту пересохло, его тошнило, на него навалилась слабость. Корбетт встал, крепко зажав в руке перчатку. Пока он шел, расталкивая чиновников, которые могли ему помешать, но не произносили ни звука при виде него, в ушах продолжал звучать голос Барнелла.

Выйдя из здания, Корбетт бросился на пристань и там, совсем выбившись из сил, опустился на верхнюю ступеньку разрушенной ветром и дождями лестницы. Он попытался выровнять дыхание, успокоить разбушевавшееся сердце. Элис нет, она умерла, и мир опустел для него. В серо-стальном небе кричала чайка. Корбетт вдохнул слабый аромат, сохранившийся в перчатке, и вспомнил все. Перчатка словно хранила тепло, и он прижался к ней щекой. Еще немного подержав в руках последний подарок Элис, он уронил перчатку в реку, словно редкостный черный цветок. Она закачалась на речной ряби, а потом, подхваченная течением, поплыла прочь. Река как будто заключила ее в свои объятья и понесла в открытое море.

Вероятно, читателя заинтересует следующий отрывок из лондонской хроники тех времен, писанная на латыни. Привожу перевод:

«В том году Лоренс Дюкет, лондонский золотых дел мастер, смертельно ранил Ральфа Крепина на Чипсайд-стрит и убежал в церковь Сент-Мэри-Ле-Боу. Через некоторое время, дождавшись ночи, преступники из числа сторонников упомянутого Ральфа вошли в церковь и убили упомянутого Лоренса, повесив его на железной оконной решетке. Вскрытие показало, что Лоренс совершил самоубийство, в связи с чем его труп за ноги выволокли за городскую стену и бросили в яму. Вскоре некий юноша признался, что был ночью с Лоренсом, а потом сбежал, и правда о преступлении выплыла наружу. На этом основании некая женщина по имени Элис атт Боуи, которая спланировала убийство, была арестована вместе с шестнадцатью мужчинами, и многих из них повесили, а женщину сожгли на костре. Архиепископ Кентерберийский наложил на упомянутую церковь интердикт, по его повелению там были заколочены окна и двери. Труп Лоренса Дюкета вытащили из ямы и похоронили в освященной земле».

Таким образом, Элис атт Боуи существовала на самом деле. Это она собрала шайку, или секту, которая в 1284 году совершила святотатственное убийство в церкви Сент-Мэри-Ле-Боу. В то время Лондон был центром политических смут и волнений, и это преступление вполне могло иметь отношение к тайному политическому заговору. Де Монфор был безжалостно, варварски убит в Ившеме, но и его последователи в дальнейшем совершили не одно убийство. Церковь Сент-Мэри-Ле-Боу действительно оказалась в руках сатанистов. Фиц-Осберт также известен как реальное историческое лицо — некоторое время он пользовался большим влиянием в столице.