Успех меньшевиков в Грузии был настолько полным, что уже к 1905 г., они фактически стали массовой национальной партией. Немногим грузинским большевикам, вроде Сталина, оставалось перебираться в Баку, где удалось создать базу среди некоренных русских и армянских рабочих. Отсюда такой интернационализм будущей Бакинской коммуны, впрочем, сильно зависевшей от боевых отрядов армянских дашнаков-маузеристов.

Сегодня вовсе не принято вспоминать о революционной ситуации на Кавказе, а зря. Именно оттуда, а не из далекого прошлого, растут этнические конфликты. Кое-что полезное можно вычитать даже в официально опубликованных «Материалах к 50-летию первой русской революции», изданных в 1955 г. в столице Южной Осетии Сталинири (чего только не найдется в библиотеке Корнеллского университета!) Как-то осенью 1905 г. некий грузинский князь, прожигавший жизнь в духанах провинциального городка Гори, едет в горное село собирать платежи со своих осетинских крестьян. Крестьяне, прослышавшие о революции, платить отказываются. Князь в сердцах ударил нагайкой пожилую женщину, за что ему накинули на голову бурку и устроили «темную». Взъяренный князь скачет в жандармское управление, где русский офицер ему объясняет, что в стране революция, а у него всего несколько казаков. Тогда князь набирает в духане группу собутыльников-добровольцев и сам едет разбираться со своими крестьянами. На сей раз дело заканчивается стрельбой и убитыми, кто-то из осетин уходит в горы и становится разбойником-абреком. В 1907 г. его все-таки ловят и отправляют в Сибирь, откуда он возвращается в 1917 г. убежденным большевиком – и врагом грузин. История типичнейшая. Аналогичны каналы рекрутирования первых большевиков и в Абхазии, и в Аджарии. Детали тех поземельных конфликтов сегодня забыты или стали непонятны. Где те князья, кто помнит крестьянскую долю дедов? Однако жива самая базовая память о пролитой крови, о том, что «они убивали наших».

Гражданская война 1918–1921 гг. велась на Кавказе не между белыми и красными (грузинские меньшевики, кстати, тоже ведь считались красными), а на несколько десятков фронтов, возникших по классовым, национальным и религиозным признакам. К примеру, на Батуми, тогда важнейший нефтепорт, претендовали одновременно Грузия (потому что аджарцы тоже грузины, только мусульмане), Азербайджан (потому что аджарцы, хотя и говорят по-грузински, тоже мусульмане), Армения (нужен же Армении выход к морю), Турция (обладавшая Батумом до Русско-турецкой войны 1878 г.), Добровольческая армия Деникина (боровшаяся за «единую и неделимую Россию»), а также немцы и затем англичане, предлагавшие устроить нейтральную территорию типа «порто франко».

Западные державы, собравшиеся в 1919 г. в Париже на мирную конференцию о послевоенном устройстве мира, явно без особого умысла подлили масла в огонь. Перед лицом таких «географических новостей», как независимые Грузия, Армения, Азербайджан и Горская республика, западные дипломаты решили действовать осторожно (очевидно, надеясь, что Деникин тем временем победит) и дали кавказским делегациям ровно год на выполнение трех весьма либеральных условий их дипломатического признания: доказать исторические права, обязаться решать пограничные споры путем плебисцита и продемонстрировать контроль над своей территорией, или как это тогда называлось, «эффективную оккупацию». Конечно, историки со всех сторон принялись доказывать исторические права. Говорят, что в 1919 г. один впоследствии видный советский ученый заверял Жордания: «Господин президент, исторические доказательства будут найдены в архивах, даже если их там нет».

С плебисцитами и «эффективной оккупацией» оказалось куда трагичнее. Не имея регулярных армий, новые правительства посылали в спорные области слабо контролируемые отряды особо пылких добровольцев, которые в свой черед вербовали деревенские ополчения из крестьян своей национальности, тем самым превращая споры политические в межевые драки, погромы и резню. Масштаб кровопролития на порядок превосходил этнические войны постсоветского периода. Порой всего за два-три страшных дня и ночи гибли десятки тысяч человек.

Надо отдать должное грузинским меньшевикам. Среди кровавого хаоса им удалось создать более-менее функциональную государственность, провести аграрную реформу и заложить механизмы регулирования рынков товара и труда. За экспериментом пристально следили европейские социалисты. Каутский написал целую книгу о первом социал-демократическом правительстве (в самом деле, раньше Скандинавии), которое пошло не-ленинским путем и обходится без диктатуры. Грузия, скажете, не Норвегия или Швеция – однако чем именно? Разница в темпераменте и традициях есть важный, но скользкий фактор. Шведы тоже не всегда были мирно-нейтральным народом. Уровень промышленного развития и общего образования? Но как быть с финскими лесорубами и норвежскими рыбаками, кстати, не менее склонными к самостоятельности, чем грузины?

Разница, скорее, в геополитическом контексте. Национальные меньшевики, на удивление прочно объединив в те годы грузинское общество, имели теоретический шанс на успех. Правительство большевиков в Москве не случайно так колебалось со вторжением в Грузию в феврале 1921 г. Сопротивление могло оказаться столь же серьезным, как в Польше и Финляндии. Однако Грузия оказалась уязвима из-за невозможности решить проблему собственных национальных меньшинств. Большевики вторглись в Грузию со стороны Армении, Абхазии и Осетии.

Национальная тектоника

Академик Андрей Сахаров, в перестроечные годы заклеймивший Грузию «мини-империей», следовал логике либерально-диссидентского максимализма. На самом деле почти все западные демократии некогда были империями. Бавария запросто могла остаться вне Германии, Каталония – выйти из Испании, а двуязычной Бельгии вообще могло не быть и, похоже, скоро не будет. Национальную карту Европы кое-как упорядочила лишь Вторая мировая война, приведшая к чудовищному холокосту, переносу границ и послевоенному выселению миллионов немцев.

Советская власть консолидировала Грузию и сделала национальными ее центральные области – начиная с самого Тбилиси, откуда на протяжении всего XX в. шел отток армян в направлении Еревана и Москвы. Но советская власть не могла не консолидировать и этнические автономии на территории Грузии. Это вовсе не было хитрым умыслом Сталина, которого Ленин не зря подозревал в имперском шовинизме. Если бы Сталин мог, то, вероятно, никаких республик не было бы вообще. Но таковы оказались итоги Гражданской войны, пересмотр которых грозил ненужными потрясениями. Приоритетом советского государства стала военная индустриализация, поэтому республики остались в качестве исторически сложившихся объектов управления. Конечно, предпринимались попытки насильственно ассимилировать Абхазию, Аджарию и Юго-Осетию, в чем Берия несомненно действовал с ведома Сталина. Но даже столь небольшие и уязвимые автономии как-то сохранились благодаря упорному сопротивлению их советских элит и титульного населения. После смерти Сталина и казни Берии эти автономии взяли реванш, надолго закрепив свои привилегии в отношениях с Тбилиси.

Роль Сталина склонны преувеличивать, особенно в отношении Грузии. Диктатор был мстителен и крайне подозрителен, но далеко не всевластен. Ради сохранения власти и управления державой ему приходилось маневрировать на игровой доске мировой геополитики и собственной географии. Равно как оказалось невозможным полностью выселить из Грузии ее многочисленные этнические меньшинства (притом, что Берия очень старался), точно также и факт, что Грузия менее других республик пострадала от коллективизации, нельзя отнести лишь на счет тайного патриотизма кремлевских грузин. Попросту природа не позволяла превратить Грузию в массового производителя зерна, хлопка или чего-то другого, необходимого для армии и промышленности СССР.