Вероятно, эта революция в религии осуществлялась при негласной поддержке всего народа или по меньшей мере его образованной части; но основной движущей силой все же был религиозный пыл монарха. Царь Аменхотеп IV (после реформы он носил имя Эхнатон, что значит «блеск солнечного диска») на некоторое время утвердил учение – это явно было официальное название новой веры – в качестве государственной религии. Приведенный выше титул солнечного диска свидетельствует о том, что новая вера с самого начала была сформулирована в виде догматов. Тем не менее мы можем судить об этом учении лишь по гимнам[195], в которых прославляется «живущий солнечный диск, кроме которого нет другого». Он создал все – «далекие небеса, человеческий род, животных и птиц; наши глаза становятся сильнее от его лучей, а когда он появляется, все цветы растут и живут; при его восходе вырастают травы на пастбищах, они становятся пьянящими перед его лицом, весь скот вскакивает на ноги, и птицы в болотах хлопают крыльями от радости». Эти мысли и выражения похожи на те, которые можно найти в гимнах богу солнца прежней религии; таким образом, существенным нововведением Эхнатона была лишь идея, что единственный бог, «бог, истинно живущий», должен существовать уже не только на словах, а быть действительно объектом религиозной веры.

Но несмотря на то, что новая религия была создана на основе старого учения, в действительности она была полной противоположностью ему. Ярость, с которой царь-реформатор преследовал старых богов, особенно бога Фив, была такой, что ей можно найти подобие лишь в истории фанатизма. Имя и изображение Амона были стерты отовсюду, и для осуществления этой мести ненавистному для них богу посланцы Эхнатона входили даже в гробницы частных лиц. С богиней Мут, супругой Амона, обошлись ничуть не лучше. Царь больше не желал жить в городе, который был местом обитания его предков, и вместо «нечистых» Фив построил в Среднем Египте новый город, где должно было поселиться правительство. Кроме того, он посчитал необходимым сменить свое имя Аменхотеп, поскольку в него входило имя Амон, относившееся к старой вере; он также приказал внести изменение в орфографию, чтобы устранить из письменности знак, против которого было такое же возражение.

Слово маут (мать) до этого писалось, теперь же стало писаться, поскольку по более ранним правилам чтения это слово означало также имя богини Мут.

Совершенно очевидно, что реформатор, который взялся за свое дело так поспешно и безрассудно, что попытался одним взмахом руки отменить всю историю целого народа, не мог создать ничего долговечного. Через несколько лет плоды трудов Эхнатона были уничтожены, и в годы реставрации прежних верований здания, построенные в его правление, были снесены до основания. Старая вера была восстановлена без всяких изменений, и речь об учении еретика больше никогда не заходила. Результат этих событий был тот же, что и у всех неудачных реформ: победившая старая вера стала еще менее гибкой и сопротивлялась любому нововведению сильней, чем когда-либо раньше. После XVIII династии египетская религия стала, если можно так выразиться, более запутанной и безжизненной, чем когда-либо; и нет сомнения, что отчасти причиной этого была победа жрецов Амона над царем, преступление которого было в том, что он не считал их религию верхом совершенства.

Читатель не должен ожидать от меня в этом кратком очерке египетской религии подробного отдельного рассказа о каждом боге и его делах. Во-первых, повествование об этом имело бы мало отношения к жизни Египта, богословские подробности увели бы нас далеко за пределы нашей темы. Более того, точное описание египетского пантеона состояло бы почти только из одного списка ничего не говорящих нам наименований богов и храмов. Большинство египетских богов для нас – безжизненные, лишенные характера образы. У них есть имена, они имеют какое-либо прилагаемое к имени постоянное определение, например, «отец богов», «царь богов», «прекрасный лицом»; на изображениях они отличаются от людей особой одеждой[196]и особой бородой, а друг от друга – головами различных животных, венцами и атрибутами. Но это все, и тот, кто ожидает встречи с живыми существами, похожими на греческих богов, будет очень разочарован этими бессмысленными богами-куклами.

Но мы были бы очень несправедливы к египтянам, если бы думали, что в их представлении их божества были всего лишь тенями, какими они встают перед нами в надписях. Как и греки, египтяне позволяли своему воображению сплетать о богах всевозможные сказания и преобразовывали своих бесформенных великих духов-покровителей в существ, которые действуют и чувствуют подобно решительным людям. Существовала также целая система мифов, связанных с египетскими богами; и если мы сейчас знаем мало рассказов об этих божествах и должны довольствоваться только их именами и изображениями, то лишь потому, что тексты не донесли до нас этих мифов. В религиозных сочинениях постоянно возникают упоминания о мифологических событиях; Исида названа в них «госпожой болот», а Гор «мстителем за своего отца», или же упоминается «некий день, когда слова должны быть предложены в Гелиополе», но очень мало текстов, которые рассказывают нам что-нибудь еще обо всем этом.

Бог Атум из Гелиополя (с головой человека и в двойной, Верхнего и Нижнего Египта, короне)

Бог Монту из Гермонтиса (с головой сокола, солнечным диском и перьями)

Бог Себек из Файюма (с головой крокодила, рогами, солнечным диском и перьями)

Очевидно, что составители этих религиозных текстов ограничивались одними намеками, поскольку соответствующие мифы были настолько известны, что достаточно было лишь сослаться на них. В более поздние времена для такой сдержанности были иные причины: старинные книги, в которых были записаны мифы, считались слишком святыми, чтобы держать их там, где их могли бы увидеть глаза непосвященных, – в часовнях при гробницах или в залах храмов; считалось, что даже боги совершают семь омовений перед тем, как читать слова этих священных книг[197]. В эту более позднюю эпоху представления на храмовых праздниках, изображавшие эти мифы в лицах, тоже считались великой тайной[198], и читатель Геродота запомнит, как добросовестно и старательно тот старается избежать рассказа о том, что узнал относительно мифологических причин странных обычаев, соблюдавшихся на таких празднествах.