как увидел сюжеты кинохроники, колонны беженцев. Мы должны уничтожить фашизм, должны.

Берни повел Барбару знакомиться с семьей Мера, но визит прошел неудачно: Барбара плохо понимала, что ей говорят, и, хотя хозяева были добры к ней, из-за своего акцента чувствовала себя неловко в их тесной и многолюдной квартирке. Они приветствовали Берни как героя, и Барбара догадалась, что, видимо, он проявил отвагу в Каса-де-Кампо. Берни делил комнату с одним из сыновей Мера, худеньким мальчиком пятнадцати лет с бледным чахоточным лицом. По пути домой Барбара заметила, что для Берни может быть опасно жить с ним в одном помещении. Он ответил, вдруг разозлившись, как с ним иногда случалось:

— Я не буду относиться к Франсиско как к прокаженному. Туберкулез лечится при хорошем питании и приеме нужных лекарств.

— Знаю.

Барбаре стало стыдно за себя.

— Испанские рабочие лучшие в мире! — горячился Берни. — Они знают, что такое бороться с угнетением, и не боятся действовать. Они сплочены, все они интернационалисты, верят в социализм и стремятся достичь его. Это не алчные материалисты, как большинство британских профсоюзников. Это — цвет Испании.

— Мне очень жаль, но я просто… не понимала, что они говорят… И к тому же я ведь буржуа. — Барбара нервно взглянула на Берни, но его гнев улетучился.

— По крайней мере теперь замечаете. Большинство людей не способны даже на это.

Барбара поняла бы, если бы Берни относился к ней всего лишь как к другу. Но он всегда пробовал взять ее за руку и дважды пытался поцеловать. Зачем она ему, когда он может получить любую женщину? Ей в голову приходило только одно объяснение: она англичанка, для Берни важно именно это, несмотря на весь его показной интернационализм. Бедняжку страшила мысль, что его уверения, мол, он не видит никаких изъянов в ее внешности, связаны с желанием затащить ее лестью в постель. Она знала, что мужчины непривередливы, однажды она уже попалась на эту удочку, что стало худшим ее воспоминанием — из тех, что отдаются жгучим стыдом. Страстное желание и смущение поглощали Барбару.

Рука Берни поправлялась, гипс сняли, но он по-прежнему ее подвязывал. Каждую неделю Берни являлся в военный штаб. Когда он будет совсем здоров, его отправят на юг, в новый тренировочный лагерь для английских добровольцев, так он говорил. Барбара страшилась этого дня.

— Я предложил помочь обустроить несколько новых бойцов из Англии, но мне ответили, что все уже сделано. — Берни нахмурился. — Думаю, они беспокоятся, как бы мой выговор выпускника частной школы не отпугнул парней из рабочей среды, которые сюда приезжают.

— Бедный Берни, — шутливо посочувствовала Барбара, — застрял между двумя классами.

— Нигде я не застрял, — с горечью ответил он. — Я знаю, на чьей стороне мое сердце.

Однажды в субботу в начале декабря они отправились на прогулку в северный пригород Мадрида. В этом районе селились богачи, здесь стояли большие виллы, окруженные собственными садами. Было очень холодно. Накануне ночью все вокруг припорошило снегом. Он почти весь растаял, воздух был промозглый и влажный, но на широких крышах домов оставались белые пятна.

Многие обитатели этого пригорода сбежали в зону, которую контролировали националисты, или угодили в тюрьму. Одни дома стояли запертыми, другие заняли сквоттеры, сады были запущены или засажены овощами, в некоторых бродили свиньи да куры. Этот хаос оскорблял свойственное Барбаре чувство порядка, хотя она уже начинала смотреть на вещи глазами Берни: людям нужны жилье и еда.

Они остановились перед воротами большого дома, где в окнах висело выстиранное белье. Девочка лет пятнадцати доила корову, привязанную к дереву посреди унавоженной лепешками лужайки. Увидев шинель Берни, она подняла в приветствии сжатую в кулак руку.

— Франко разрушил их дома артиллерией или бомбами, — сказал Берни.

— Интересно, куда подевались прежние владельцы.

— Их нет, и это главное.

От характерного звука они вскинули голову и взглянули на небо: над ними барражировал большой немецкий бомбардировщик в сопровождении двух маленьких истребителей. Их окружили русские самолеты с красными носами. Небо было исчерчено полосами белого дыма. Барбара запрокинула голову, чтобы лучше видеть. Картина казалась красивой, если не вдаваться в детали происходящего.

В конце улицы стояла церковь — массивное готическое здание XIX века. Ее двери были открыты, снаружи висела табличка: «Establo de la revolución» — «Революционные конюшни».

— Пошли, — сказал Берни. — Взглянем, что там.

Внутри царил разгром, почти все скамьи вынесли, витражи разбили. На полу валялись сброшенные с постаментов в нишах статуи. В углу громоздились тюки соломы. В задней части церкви устроили загон для овец. Животные стояли, прибившись друг к другу. Когда Барбара и Берни приблизились, они испуганно отпрянули, заблеяли, стали пихать друг друга, вытаращив свои странные раскосые глаза. Берни начал утешать животных.

Барбара подошла к груде обломков статуй. С пола на нее укоризненно смотрели полные нарисованных слез глаза Пресвятой Девы. Это навело ее на мысли о монастыре, где приютились дети. Она почувствовала, что Берни рядом, и сказала с неловким смешком:

— Слезы Богородицы.

— Церковь всегда поддерживала угнетателей. Церковники называют восстание Франко крестовым походом, благословляют солдат-фашистов. Нельзя винить людей за то, что они злятся.

— Я никогда не понимала религию, все эти догмы. Но вид печальный.

Барбара почувствовала, как Берни здоровой рукой обхватил ее за талию и развернул к себе. От неожиданности она не успела среагировать, а он наклонился вперед и, коснувшись ее теплой щекой, поцеловал. Барбара отшатнулась:

— Что ты делаешь, черт возьми?!

Он стоял и робко смотрел на нее, прядь светлых волос упала ему на лоб.

— Ты этого хотела. Я знаю, что хотела, — сказал он. — Барбара, скоро я уеду в тренировочный лагерь. И может быть, мы больше никогда не увидимся.

— И ты решил наскоро переспать с англичанкой? Что ж, только не со мной!

Голос Барбары разнесся по всей церкви. Испуганные овцы вновь жалобно заблеяли.

Берни шагнул к ней и закричал в ответ:

— Ты знаешь, что это не так! Знаешь, как я отношусь к тебе, что чувствую! Или ты слепая?

— Слепая в своих дурацких очках.

— Разве ты не видишь, что я тебя люблю?! — проорал он.

— Лжец!

Она выбежала из церкви и понеслась прочь. В воротах поскользнулась на островке влажного снега и, всхлипывая, привалилась к каменной стене. Берни подошел к ней сзади, положил руку на плечо:

— Почему же я лжец? Почему? Я люблю тебя. Ты чувствуешь то же, я это вижу. Отчего ты мне не веришь?

Барбара повернулась к нему:

— Потому что я некрасивая, неуклюжая и… Нет!

Она закрыла лицо руками и разрыдалась. Мимо проходил маленький босоногий мальчик, который нес на руках поросенка, он остановился как вкопанный и