Несмотря на то что Леди Берд помогала его избранию в каждый офис, которого он добивался, поддерживая его финансово или эмоционально, Линдон Джонсон иногда допускал в отношении жены полное презрение. Он заставлял другие пары краснеть, когда публично поучал ее, сравнивая с другими женщинами, которых считал более красивыми. На вечеринках он кричал, чтобы она раздобыла ему еще кусочек пирога или чтобы сменила свою «смешную обувь». Он даже не потрудился сообщить ей, когда впервые выставлял свою кандидатуру на выборах в Конгресс, пока не объявил об этом публично. «Увидимся позже, Берд, — говорил он, когда возникал какой-то политический разговор, — намекая на то, что ей следует немедленно покинуть комнату. Он ненавидел фиолетовый цвет и говорил своей жене, чтобы она не надевала одежду такого цвета и перестала носить «мешочные» ткани. («Ему нравятся вещи, которые подчеркивают формы вашей фигуры, если у вас есть что показать», — говорит Абель.) Употребление Линдоном Джонсоном алкоголя иногда выходило из-под контроля, и Леди Берд просила, чтобы дворецкие Белого дома разбавляли ему виски «Cutty Sark» водой. Советник Джонсона, Джо Халитано, считал, что Леди Берд — это самое лучшее, что когда-либо происходило в жизни Линдона Джонсона. «Она помогала ему, когда он падал; по существу, он пребывал в маниакально-депрессивных циклах восхождения и падения; и она смягчала эти перепады».

По мере того как политическая звезда Джонсона восходила, Леди Берд становилась все более уверенной в себе, медленно превращаясь из застенчивого книжного червя в политическую силу и хитрую деловую женщину. Вопреки желанию мужа она вложила 17 000 долларов из своего наследства в небольшую медиакомпанию, которая на момент, когда они оказались в Белом доме, оценивалась в 9 миллионов долларов (примерно 68 миллионов по современному курсу доллара). Леди Берд живо помнила, как в августе 1944 года бизнес впервые принес прибыль — 18 долларов — на ее инвестиции. Она начала играть активную роль в политике в 1941 году, после того как ее муж потерпел неудачу в своей первой попытке попасть в Сенат и вернулся в Палату представителей Конгресса. А когда он был на действительной военной службе во флоте во время Второй мировой войны, она руководила его офисом по вопросам законодательства.

Линдон Джонсон выкуривал почти по шестьдесят сигарет в день и в 1955 году перенес сильный сердечный приступ. Именно тогда он увидел в ней свой спасательный круг и умолял ее оставаться у постели все время, пока лежал в больнице. Как преданная жена, в течение этих пяти недель она приходила домой только дважды, чтобы побыть со своими дочерьми, одиннадцати и восьми лет. «Ее приоритетом всегда был он, — сказала Бесс Абель, секретарь Джонсонов по протоколу. — Эти две девочки могли позаботиться о себе». Выпавшее испытание смягчило отношение Линдона Джонсона к Леди Берд. Он заглянул в лицо смерти и изменился. Теперь Джонсон позволил ей прислушиваться к политическим дискуссиям и интересовался ее мнением по поводу того, как определенные решения будут восприняты американской общественностью. В ней тоже произошли перемены, отчасти из-за нового положения ее мужа. В середине 1950-х годов она стала открыто критиковать Линдона Джонсона, иногда даже высказывая ему свои замечания во время публичных выступлений. Порой он не прислушивался к ее совету, и тогда она тянула его за лацкан пиджака, чтобы заставить сесть.

= «Где есть цветы, там расцветает и надежда».

В Белом доме Леди Берд ежедневно занималась планированием и усердно трудилась в своем «офисе», спальне кремового цвета, где она изучала речи и диктовала письма. Иногда она удалялась в сине-белую Гостиную королевы, чтобы работать над такими проектами, как программа поддержки детей из малообеспеченных семей «Ранний старт» («Head Start»), и организовывать ежемесячные обеды, получившие название «Женщины-деятели» («Women Doers»), на которые приглашали влиятельных женщин-предпринимательниц. Особенно запомнился инициированный ею «Закон об улучшении эстетического вида автомобильных дорог» («Highway Beautification Act»), подписанный ее мужем 22 октября 1965 года и прозванный «Билль Леди Берд», который предписывал ограничивать количество установленных рекламных щитов и участвовать в озеленении и высадке цветов вдоль автомобильных магистралей национального значения. Менее известна ее законотворческая деятельность в администрации ее мужа. Она повлияла на принятие почти 200 законов, связанных с защитой окружающей среды. Она боролась, чтобы защитить калифорнийское мамонтово дерево и сохранить потрясающую красоту Большого каньона Колорадо. Она была одним из самых ранних и самых известных экологов страны и считала, что есть нечто священное в красоте природы, которую нужно лелеять и беречь. «Где есть цветы, там расцветает и надежда», — говорила она.

Она была доброжелательна к персоналу. Электрик Билл Клайбер вспоминает о том, как после рождения сына к нему подошли агенты Секретной службы. Они спросили, в какой больнице находится его жена, потому что первая леди хотела отправить ей цветы. «Нет», — сказал он, покачав головой; в его глазах блеснули слезы. «Первая леди пошла и купила цветы и сама передала их моей жене в больнице». Позже, когда Клайбер благодарил ее, Леди Берд сказала: это самая простая вещь, которую она когда-либо делала в качестве первой леди.

В 1964 году ставки оказались выше, чем в 1960-м, и муж Леди Берд сказал, что нуждается в ее помощи, чтобы победить на президентских выборах. Она стала первооткрывателем среди первых леди, когда самостоятельно отправилась в предвыборную поездку и проехала 1628 миль по территории восьми южных штатов, 47 раз выступала перед полумиллионной аудиторией во время исторического предвыборного турне по железной дороге «Lady Bird Special» с остановками в маленьких городках для встречи с избирателями.

Это происходило осенью 1964 года, когда обострился конфликт на Юге. Несколько месяцев назад Джонсон протолкнул в Конгрессе «Закон о гражданских правах» 1964 года, который отменял так называемые законы о сегрегации Джима Кроу. Некоторые южане увидели в этом угрозу их образу жизни. Леди Берд, выросшая в маленьком городке в Восточном Техасе, выступила эмиссаром администрации на Юге. Произнося речь неторопливо и взвешенно, она призывала южан принять десегрегацию или же наблюдать, как их экономика рушится. По поводу ее техасского акцента один помощник заметил: «Они могут не поверить вашим словам, но наверняка поймут то, как вы говорите это!» Она сказала сотрудникам: «Не давайте мне легкие города. Любой может поехать в Атланту — это новый, современный Юг. Предоставьте мне взять на себя трудные». Она настояла на том, чтобы сообщать сенаторам и губернаторам каждого штата, который она посещала, демократам или республиканцам, о своем прибытии и просить их присоединиться к ней. Это был умный шаг, который помог ей расположить к себе самых жестоких критиков ее мужа. «Я не думала, что многие примут мое предложение, — признавалась она. — Но попросить — значит всего лишь проявить вежливость».

= «В этом южном крае больше любви, чем ненависти».

Десятки тысяч людей заполняли перроны и подъездные пути на железнодорожных станциях в небольших городах по всему сельскому Югу. Были угрозы смерти и сердитые оппоненты, которые держали плакаты с надписью «Черный дрозд, отправляйся домой!». Помощники заметили, что ее южный акцент становился все более выраженным по мере того, как они продвигались на Юг. Она несла послание тем, кто считал «Закон о гражданских правах» предательством: «В этом южном крае больше любви, чем ненависти». Она выступала, стоя на платформе служебного вагона, и иногда спокойно поднимала руку в белой перчатке, пытаясь успокоить протестующих. На одной из остановок она сказала рассерженной толпе, в которой раздавались расистские высказывания, что их слова исходят «не от добрых людей Южной Каролины, а от состояния замешательства». Помощник Джонсона, Билл Мойерс, вспоминает, как уполномоченный по организации встреч взволнованно звонил с дороги. «Пока живу, — сказал он, стараясь не дать волю слезам, — буду благодарить Бога за то, что я был сегодня здесь и могу рассказать своим детям, что такое мужество». В городе Колумбия, Южная Каролина, несколько молодых мужчин кричали: «Мы хотим Барри (республиканский противник Джонсона, Барри Голдуотер. — Авт.)! Мы хотим Барри!» Не теряя самообладания, первая леди обратилась к ним: «Друзья мои, в этой стране мы имеем право на множество точек зрения. Вы имеете право на свою. Но прямо сейчас я имею право высказать свою». Толпа одобрительно взревела. Когда конгрессмен от Луизианы Хейл Боггс пришел в ярость от нападок оппонентов, он сказал первой леди, что хотел бы сделать заявление от ее имени. Она пригласила конгрессмена в свой персональный вагон. «Я могу справиться с любой безобразной выходкой», — сказала она. Леди Берд отказалась отменить поездку, даже когда агенты Секретной службы сообщили ей, что необходимо будет разминировать железнодорожные пути. (По этой причине дополнительный локомотив проследовал за пятнадцать минут до ее поезда.)