– Сэр, вы можете быть совершенно спокойны. Я присмотрю за Эммой. – Дерек придвинулся ближе к девушке и взял ее руку в свои.

– Ловлю на слове, мистер Карлтон, и надеюсь на вас. Затем Уин Маллой направился в барак, чтобы обсудить план кампании с Куртом Слейдом и остальными. Отныне ранчо ни на час не должно оставаться без присмотра, денно и нощно двое часовых будут объезжать границы дозором. От надсмотрщика требовалось установить очередность и в случае необходимости нанять еще людей. Любой ценой следовало избегать дальнейших потерь скота. Дозорным разрешалось стрелять без предупреждения. Скот Гарретсонов, случись ему забрести на земли Маллоев, следовало без промедления отлавливать и клеймить.

Эта последняя мера вызвала бурное одобрение. Гарретсоны все равно что задолжали Маллоям шестьдесят голов скота, и долг требовал возврата тем или иным способом.

Разумеется, за шерифом послали сразу, как только обнаружилась подлая выходка с отравлением скота.

В тот же день поздно вечером Дерек и Эмма сидели в гостиной на диване, вполголоса обсуждая непредвиденный оборот событий. Уин и Коринна отправились по своим комнатам гораздо раньше, и ничто не нарушало тишину дома за исключением ночных шорохов, доносящихся в открытое окно.

– Ты не находишь, Эмма, что довольно уже играть мной? Я хочу наконец получить ответ.

Девушка бросила взгляд на Дерека и тотчас отвела глаза. Она чувствовала себя виноватой, поскольку он был отчасти прав. Дерек проехал много миль, чтобы повторить предложение, и имел право ожидать согласия, потому что не встретил возражений по поводу приезда. Должно быть, он чувствовал себя нелепо все эти дни, находясь в состоянии неопределенности, но не терял надежды, что, как писали в романах, «стрела купидона все же найдет дорогу к ее сердцу».

Надежда оказалась тщетной. Он еще не знал этого, но Эмма знала, и знала наверняка. В Монтане Дерек был куда более чужд ей, чем в Филадельфии. Там, в привычном окружении, он умел блистать, но здесь…

Здесь он как-то не вписывался в окружающее, выбивался из общей картины. Это не укрылось и от глаз Коринны, которая держалась с гостем подчеркнуто вежливо, но с прохладцей, и в глазах Эммы то был недвусмысленный знак пренебрежения. Уин Маллой одобрял выбор дочери, восхищаясь деловой хваткой Дерека, его обширными познаниями по части биржевых и финансовых операций, даже в скотоводстве. Но он не знал о поставленном условии перебраться в Филадельфию, а если бы узнал, то восторг его изрядно поубавился бы. Не для того он шестнадцать лет строил свою маленькую империю, чтобы потерять ту, что должна была унаследовать каждый дюйм его земель.

И все же девушка знала, что решать будет она. Если она ответит Дереку согласием, отцу придется смириться, и он смирится – добровольно, всей душой желая ей счастья. Но о согласии и речи не шло, особенно после Дня независимости, когда Эмма со всей определенностью поняла, что не любит Дерека.

Довольно долго они встречались, и многие, в том числе и сама Эмма, принимали это как знак возможного брака. Возможного. Как могла она выйти за того, чьи поцелуи не будили в ней даже легчайшего трепета, особенно теперь, когда она поняла, что именно должна чувствовать. Она узнала это в объятиях Такера Гарретсона. И всем своим существом желала повторить то, что случилось тогда…

И понимала, что это невозможно. Ни за что на свете нельзя снова оказаться в его руках, ощутить его поцелуи. Это приведет к катастрофе, только и всего.

Когда-то Эмме казалось, что достаточно всего лишь одного поцелуя, чтобы освободиться, разрушить чары, которыми ее полудетское воображение наделило Такера. Но получилось иначе. Чары были реальны, а воспоминания пятилетней давности верны. Какие-то необъятные, неуправляемые силы проснулись в ней в тот вечер, когда он вновь поцеловал ее, и страшно было оказаться игрушкой этих сил.

Поэтому нужно держаться подальше от Такера – и точка.

– Эмма, я жду, – терпеливо напомнил Дерек, видя, что девушка глубоко ушла в размышления, и надеясь, что они касаются его.

Она колебалась, набираясь храбрости и не решаясь поднять глаза. Дерек мягко приподнял ее лицо за подбородок, и глаза их встретились.

– Прости, – почти шепотом произнесла Эмма. – Я не могу выйти за тебя. Ты мне дорог, но это не любовь.

Молодой человек нахмурился и покачал головой в знак того, что отказывается понимать ее.

– Но это же нелепо, дорогая! Неужели все дело в моем отказе перебраться в Монтану? Я же обещал, что мы найдем компромисс!

– Дело не в этом, Дерек… дело во мне. Замуж нужно выходить по любви, иначе это будет несправедливо по отношению к тебе.

– Несправедливо? А так, как сейчас, это справедливо? Я бросил все, тащился сюда черт знает сколько миль, как болван, участвовал в вашем идиотском местном торжестве! И это в то время, как Вандербильты прислали мне приглашение на День независимости! Я пренебрег им, и после этого ты мне отказываешь?

Пикник в День независимости у Вандербильтов. Эмме приходилось бывать там с Дереком. Салют в честь национального праздника над озером в парке финансового магната. Устрицы и шампанское на белоснежных скатертях, расстеленных на безукоризненно подстриженной лужайке. Дамы, усыпанные бриллиантами, как рождественские елки – игрушками. И конечно, бал в грандиозном особняке, убранном орхидеями, с оркестром, выписанным по этому случаю из Европы.

– Мне очень жаль, – только и могла сказать Эмма. Рука его отдернулась, губы сжались.

– Я не понимаю здешней жизни и не понимаю тебя. Почему ты так упорно цепляешься за эту дикость? Здесь пыльно и скучно, здесь жуют табак и меняют рубашки раз в неделю, здесь…

– Довольно, Дерек, все это я уже слышала.

Эмма поднялась, стараясь подавить гнев. Чего ради тратить его на несостоявшегося жениха, если есть Гарретсоны?

Дерек стал прошлым в этот вечер, в то время как эта семейка еще обещала в будущем много неожиданностей.

– Полагаю, ты захочешь как можно скорее покинуть Монтану?

– Задерживаться бессмысленно, так ведь? – осведомился он с горечью. – Я верил, что все будет иначе, потому что люблю тебя. Верил, что это взаимно.

– Я тоже люблю тебя, Дерек, но совсем не так, как следует любить будущего мужа. Доброй ночи.

Эмма улыбнулась, но улыбка вышла бледной, и куда больше в ней было сожаления и чувства вины, чем настоящего тепла. Молодой человек ощутил это и отвернулся.

– Что ж, доброй ночи.

Его тон тоже стал совсем иным, сдержанно-вежливым. Эмме стало грустно. Дождавшись, когда Дерек поднимется по лестнице, она потушила лампу и с минуту стояла в полной темноте. Дом был очень тих, словно притаился в тревожном ожидании завтрашнего дня. Что готовил этот день? Насилие? Смерть?

Неожиданно для себя Эмма страстно пожелала, чтобы в дверях появился Такер. Чтобы своим насмешливым, снисходительным тоном он заявил, что не имеет ничего общего с отравлением скота. Она бы поверила, Бог свидетель!