– Я попросил бы вас поразмыслить об этом, – сказал Халлас, – но в том нет необходимости, верно? Вы уже сами об этом думали. Не то чтобы эти мысли не давали вам спать по ночам, но вы думали.

Брэдли ничего не ответил.

На этот раз Халлас улыбнулся по-настоящему.

– Я знаю, вы не поверили ни единому слову из того, что я сейчас рассказал, и вас можно понять. Но на минутку включите мозги. Это был белый ребенок мужского пола – таких детей, если они потеряются, ищут с удвоенной силой в нашем обществе, которое ценит белых детишек мужского пола превыше всех остальных. Сейчас у детей в обязательном порядке берут отпечатки пальцев, когда они поступают в школу, чтобы было легче установить личность ребенка, если он потеряется, или если его убьют или похитят. Насколько я знаю, в этом штате есть даже такой закон. Или я ошибаюсь?

– Не ошибаетесь, – неохотно ответил Брэдли. – Но не стоит полностью полагаться на это, Джордж. В системе бывают сбои. Такое случается. Никто не застрахован от ошибки.

Халлас улыбнулся еще шире.

– Продолжайте себя убеждать, мистер Брэдли. Продолжайте себя убеждать. – Он обернулся и помахал рукой Макгрегору. Тот вынул наушники из ушей и встал.

– Вы закончили?

– Да, – сказал Халлас. Когда Макгрегор наклонился, чтобы отстегнуть цепь от стула, Халлас опять повернулся к Брэдли. Его улыбка – сегодня Брэдли впервые видел, как он улыбается, – исчезла без следа. – Вы придете? Когда настанет время?

– Я буду там, – ответил Брэдли.

И он был там шесть дней спустя, когда в 11.52 шторы на окне обзорного помещения раздвинулись, открыв комнату с белым кафелем и столом в форме буквы Y – комнату, где приводятся в исполнение смертные приговоры. Помимо самого Брэдли, присутствовало всего два человека. Отец Патрик из церкви Святого Андрея сидел вместе с Брэдли на заднем ряду. На переднем ряду, скрестив руки на груди, восседал окружной прокурор и не сводил глаз с белой комнаты за стеклом.

Расстрельная бригада (совершенно дурацкое название, подумал Брэдли, но как еще сказать?) была уже на месте. Всего шесть человек: начальник тюрьмы Туми, Макгрегор и еще двое охранников, а также двое медиков в белых халатах. Ведущий актер спектакля лежал на столе, его вытянутые руки были надежно пристегнуты ремнями, но когда шторы раскрылись, первым делом внимание Брэдли привлек начальник тюрьмы, одетый до странности по-спортивному, его голубая рубашка с открытым воротом была бы уместна на поле для гольфа, но уж никак не здесь.

С ремнями вокруг пояса и через оба плеча Джордж Халлас больше напоминал космонавта, готового к взлету, чем смертника, приговоренного к казни через инъекцию. Халлас не просил священника, но когда увидел Брэдли и отца Патрика, поднял руку – насколько позволял ремень на запястье, – давая понять, что знает об их присутствии.

Отец Патрик приподнял руку в ответ, потом обернулся к Брэдли. Лицо пастора было белым как мел.

– Вам уже доводилось бывать на подобном действе?

Брэдли покачал головой. Во рту у него пересохло, и он боялся, что не сможет заговорить.

– Мне тоже. Надеюсь, я это выдержу. Он… – Отец Патрик тяжело сглотнул. – Он так хорошо обращался с ребятами. Они его очень любили. Просто не верится… даже сейчас мне не верится…

Брэдли тоже не верилось. Но приходилось верить.

Окружной прокурор обернулся к ним, сурово нахмурившись, как Моисей:

– Помолчите, джентльмены.

Халлас оглядел комнату, последнюю комнату в его жизни. Вид у него был растерянный, словно он не совсем понимал, где находится и что происходит. Макгрегор положил руку ему на грудь, пытаясь его успокоить. Было 11.58.

Один из медиков наложил резиновый жгут на правое предплечье Халласа, потом ввел ему в вену иглу и закрепил ее пластырем. Игла присоединялась к трубке от капельницы. Трубка тянулась к панели на стене, где три красные лампочки горели над тремя рычажками. Второй медик подошел к панели и встал, сцепив руки в замок на груди. Все замерло без движения, и только Джордж Халлас быстро-быстро моргал.

– Они уже начали? – прошептал отец Патрик. – Не понимаю.

– Я тоже не понимаю, – прошептал Брэдли в ответ. – Может, и начали, но…

Раздался громкий щелчок, и Брэдли с отцом Патриком даже вздрогнули от неожиданности (окружной прокурор оставался неподвижным, как изваяние). В скрытом динамике прозвучал голос начальника тюрьмы:

– Вам меня слышно?

Окружной прокурор поднял вверх большой палец, потом вновь скрестил руки на груди.

Начальник тюрьмы обратился к Халласу:

– Джордж Питер Халлас, суд присяжных приговорил вас к смертной казни, приговор утвержден Верховным судом штата и Верховным судом США.

Как будто они хоть раз вякнули против, подумал Брэдли.

– У вас есть что сказать перед тем, как приговор будет приведен в исполнение?

Халлас начал было качать головой, потом передумал. Всмотрелся в обзорную комнату сквозь стекло.

– Добрый день, мистер Брэдли. Рад, что вы пришли. Послушайте, что я скажу, хорошо? На вашем месте я бы поостерегся. Помните, оно приходит под видом ребенка.

– Это все? – спросил начальник тюрьмы, едва ли не с весельем.

Халлас посмотрел на него:

– Нет, есть еще кое-что. Где, бога ради, вы откопали эту рубашку?

Начальник Туми моргнул, словно ему в лицо вдруг плеснули холодной водой, потом повернулся к медику, стоявшему у настенной панели:

– Вы готовы?

Медик кивнул. Туми быстро протараторил всю положенную юридическую канитель, взглянул на часы и нахмурился. Было 12.01, они опаздывали на минуту. Туми махнул рукой медику, как режиссер, дающий сигнал актеру. Медик переключил рычажки, и три красные лампочки загорелись зеленым.

Внутреннюю связь еще не отключили, и Брэдли услышал, как Халлас спросил, почти слово в слово повторив вопрос отца Патрика:

– Вы уже начали?

Ему никто не ответил. Это уже не имело значения. Глаза Халласа закрылись. Он тихонько всхрапнул. Прошла минута. Еще один долгий, прерывистый всхрап. Прошло две минуты. Четыре минуты. Халлас уже не храпел и не шевелился. Брэдли повернул голову. Отца Патрика не было рядом.

Когда Брэдли вышел из Прививочного корпуса, в прерии дул холодный ветер. Адвокат застегнул пальто и принялся жадно вдыхать студеный воздух, стараясь вобрать в себя как можно больше вольного простора – и как можно быстрее. Дело было не в казни как таковой; за исключением странной голубой рубашки начальника тюрьмы, в казни не было ничего необычного, все прошло обыденно и прозаично, как укол от столбняка или прививка от герпеса. В этом-то и заключался весь ужас.