Женя сидела, боясь шелохнуться. Это какая же трагедия – такого крошечного ребенка потерять! И хотя у самой Женьки детей никогда не было, но она о них всегда мечтала и с удовольствием возилась с чужими, если случай подворачивался. И вообще, больше всего на свете она жалела и любила детей и животных, потому как, если взрослые всегда сами в своих бедах виноваты, потому что всегда могут выбрать, как им жить и поступать, то дети и животные – это светлые, чистые души, которые приходят в мир и сразу становятся жертвами. Родителей, обстоятельств, злых воспитателей в детских садах, несправедливых учителей, равнодушных продажных правительств, которые морят их и их родителей голодом, и недобросовестных врачей, и продажных чиновников, и чужого жестокосердия и равнодушия. И сейчас, думая о маленьком Саше Михайлове, умершем от чьей-то нерасторопности или неустроенности гарнизонной жизни, ей было пронзительно жаль и этого крошку, и его молодую маму, пережившую такое потрясение. Она тоже взяла со стола салфетку и, не стесняясь Ольги Сергеевны, высморкалась и вытерла слезы, после чего Ольга Сергеевна наградила ее такой теплой, такой благодарной улыбкой, что у Жени снова защипало в глазах и захотелось еще раз высморкаться.

– Когда у Анюты Дима родился, у меня уже двое детей в школу пошли, а Костю к тому времени в академию приняли, и они в Москву вернулись. Вот тогда Аня и отважилась. А когда Димочка родился, она совсем с работы ушла и все время с сыном проводила, боялась хоть на минуту оставить. Анин папа тогда еще жив был, но они Софью Александровну, Анину маму, все равно к себе забрали, чтобы с Димой маленьким помогала. Как они с ним носились! Как баловали! Казалось, должен был эгоист избалованный вырасти, но нет. Хороший мальчик рос. Вежливый, внимательный, маму очень любил, словно за себя и за брата. Хотя ему про брата никто, конечно, не говорил, но он будто чувствовал. Ответственный очень был. Никаких глупых шалостей. Он и музыкальную школу с отличием закончил, и спортом занимался. В бассейн ходил, даже в соревнованиях участвовал. Костя им очень гордился. Все грамоты, все медали в книжных полках были выставлены как в витрине, – кивала самой себе Ольга Сергеевна. – Но тут у Ани папа очень заболел. Рак. Вовремя не определили, а когда обнаружили, уже поздно было. Софья Александровна тогда с сердцем слегла, и все на Анины плечи упало. И мама, и папа, за каждым ухаживать надо было. У папы такие боли были, такие мучения! Как она, бедняжка, справилась? От горя почернела вся. Денег на лечение прорва ушла. А тут еще дача сгорела. Один фундамент остался. Говорят, подожгли. Кому понадобилось? – Ольга Сергеевна, рассказывая, все время водила пальцем по скатерти, будто узоры рисовала. – А дача застрахована была, так Костя, пока эту страховку получил, чуть не поседел. То взятки вымогают, то грозят самих хозяев в поджоге обвинить. В общем, пока заявление в прокуратуру на страховщиков этих не написал, все нервы вымотали. Ну да тогда еще можно было до кого-то достучаться, и ему товарищ какой-то помог. В общем, получили они деньги. А потом Анин отец умер, Софью Александровну они уж совсем к себе поселили, а квартиру ее трогать не стали, Диме оставили. Хорошая квартира была, двухкомнатная, в центре города. Диме тогда, наверное, лет шестнадцать исполнилось. – Ольга Сергеевна уже немного успокоилась и, налив себе остывшего чаю, продолжила ровным, тихим голосом: – Школу он хорошо закончил. Поступил в университет на какой-то технический факультет очень сложный. Я уж название забыла, извините, свои дети, внуки, так закрутишься, что иногда забудешь, что делать собиралась.

– Конечно, – успокаивающе кивнула ей Женя.

– Но что-то математическое. Кажется, на факультет вычислительной математики и кибернетики. Очень престижно считалось. И без всякого блата поступил. Тут кризис очередной наступил, есть было нечего. Костю в отставку отправили, а у Анюты какая зарплата, если она в музыкальной школе преподавала? Слезы. На проезд не хватало. И мальчику учиться надо. Так знаете, что Аня придумала? – весело усмехнувшись, спросила Ольга Сергеевна.

Женя лишь покачала головой.

– Она по вечерам в ресторане при «Интуристе» пианисткой устроилась подрабатывать. Мы все так и ахнули! Анюта в ресторане! А она только плечами пожала и говорит: русская эмиграция в Париже в трудные годы тоже никакой работой не брезговала. Князья кочегарами работать не гнушались, а мне вовсе жаловаться нечего. Своим любимым делом занимаюсь. И знаете, она там определенным успехом пользовалась, особенно у иностранцев, ей на чай хорошо давали. Она и меня уговаривала пойти подхалтурить, у меня голос неплохой. Давай, говорит, мы с тобой с русскими народными песнями на «Мерседес» через месяц заработаем. Шутила, конечно, – вздохнула Ольга Сергеевна. – Не нравилось ей все это, а куда деваться? И работать приходилось чуть ли не круглые сутки. Днем школа, вечером ресторан, да еще не дай бог знакомых там встретить. А то еще пару раз у них там бандитские разборки случались, – взволнованно делилась Ольга Сергеевна. – Ужас. Но она никому не жаловалась. Очень своих берегла, расстраивать не хотела. К тому же Костя тогда, молодой еще, здоровый мужик, никак работу найти не мог. Да и Димка все время порывался университет бросить. Но она все вытянула. Всех поддержала.

И Костя хорошего места дождался, в банк его начальником охраны взяли, знакомый какой-то устроил. И Дима университет закончил.

– А что же потом с их сыном случилось? У него какое-то хроническое заболевание было? Почему вдруг пересадка почки понадобилась? – решила Женя подвинуть Ольгу Сергеевну ближе к делу, чтобы не выслушивать подробный отчет о следующих десяти годах жизни семьи Михайловых.

– Да тоже не ждали, не гадали. Вроде все с ерунды началось, – взмахнула безнадежно рукой Ольга Сергеевна. – Гриппом он заболел, а в фирме аврал. Заказ какой-то важный. Больной, здоровый – никого не интересует, вставай и иди, да он к тому же за этот проект отвечал. Не знаю я уж точно, что они там делали, короче, грипп он тот на ногах перенес. А еще по телевизору говорили, грипп опасный своими осложнениями. Лучше не геройствовать, дома отлежаться. Да разве молодежь слушать будет? – Ухоженное миловидное лицо Ольги Сергеевны выражало крайнюю степень осуждения, видно, ее дети тоже не отличались особенным послушанием, предпочитая жить собственным умом, что, учитывая их предполагаемый возраст, было вполне извинительно. – Вот на почки осложнение и дало. Не сразу, конечно. Когда побаливать начало, Анечка заволновалась, советовала немедленно обследование пройти, врача по знакомым хорошего нашла, но знаете, как это у молодых бывает. А, ничего, само пройдет. К тому же Дима уже женат был, они с женой отдельно жили, а девушка попалась легкомысленная, ей бы только денег побольше и хлопот поменьше. Избалованная очень была, – неодобрительно отметила Ольга Сергеевна, – единственная дочка у состоятельных родителей, к тому же красивая. – Слово «красивая» она произнесла столь неодобрительно, словно речь шла о чем-то неприличном.

– У Димы была жена? А она сейчас жива? Что с ней? – оживилась Женя, несколько утомленная длинным подробным рассказом, который никак не мог добраться до интересующей ее сути.

– Да ничего. Живет, наверное, не тужит, – сердито пожала плечами Ольга Сергеевна. – Когда у Димы болезнь обострилась и стало ясно, что требуется серьезное лечение, она как раз забеременела. Точнее, выяснилось, что она беременна. Димка с родителями обрадовались, Костя с Анютой о таком счастье мечтать боялись, для них дети – это отдельная тема. Ну, так вот, а эта вертихвостка никому ничего не сказала, ни с кем не посоветовалась, даже с Димой! Пошла и аборт сделала! – Чувствовалось, что Ольга Сергеевна очень близко к сердцу принимала горести своей подруги. – Знаете, как крысы первыми с корабля бегут во время крушения, так и эта. Хотя еще никто и не знал, что у Димы такое состояние будет тяжелое.