— Красивой улыбкой? — подсказывает Афуро.

— Точно, с красивой улыбкой, — отвечает бармен, хотя ясно как день, что он имел в виду родинку. — Вообще-то с красивейшей из улыбок.

Вспыхнув, Миюки оглядывает бар, но не понимает, кто же мог оставить конверт. Афуро тоже озирается и решает, что этот кто-то уже свалил. Еще один безнадежный лузер, околдованный черной родинкой, размышляет она. Может, всю дорогу от Мурамура до Токио за Миюки тащился один из одержимых извращенцев? Ясный пень, Афуро тоже тащилась за Миюки до самого Токио, но это совсем другой коленкор. Они же лучшие подруги.

— Ну что, открывать? — спрашивает Миюки.

— Нет, — отвечает Афуро. — Тащи его в полицию. Может, это бомба, «зарин», сибирская язва, фотки голого министра здравоохранения. Я бы это сразу властям сбагрила.

Смущенная Миюки шутить не настроена.

Дождавшись, когда свалит бармен, она разрывает конверт. Внутри — куча бумажек по десять тысяч йен. Громко ахнув, Афуро прижимает ладонь к губам. Внутри есть и письмо. Развернув листок, Миюки кладет его на стойку. В молчании девчонки читают послание, написанное тем же непримечательным почерком, что и имя на конверте:

НЕ СТРИГИ ВОЛОСЫ. ЕСЛИ ЧЕРЕЗ ДВЕ НЕДЕЛИ ВЕРНЕШЬСЯ С ДЛИННЫМИ ВОЛОСАМИ, ЗАПЛАЧУ ВДВОЕ БОЛЬШЕ, ЧЕМ В ЭТОМ КОНВЕРТЕ. ПОЖАЛУЙСТА, ВНИМАТЕЛЬНО ОБДУМАЙ ЭТО ПРЕДЛОЖЕНИЕ. ОКАЖЕШЬ МНЕ ОГРОМНУЮ УСЛУГУ.

И подпись — «Боджанглз».

Прочитав письмо еще раз, девчонки пересчитывают деньги. В конверте сто тысяч йен.

Март, воскресный вечер, девять часов — Миюки и Афуро в кафе «Акрофобия». В холодном вечернем воздухе эхом отзывается звон гулянки тремя этажами выше. Сезон цветения вишен, и по сверкающему лабиринту Кабуки-тё снуют орды празднующих наступление весны так, как не учат в школьном курсе по традиционным сезонным церемониям. Атмосфера праздничная — но в Кабуки-тё она всегда такая. Весело до отчаяния: на этой вечеринке слишком многие празднуют слишком многое, компенсируя то, что отмечать особо и нечего.

Афуро и себя относит к этой категории. Наконец она нашла работу — такую скучную, что даже думать об этом не хочется. Девчонка уже допивает третью водку с тоником и размышляет о том, что от четвертой, пожалуй, блеванет. Однако это не помешает ей заказать пятую, но об этом тоже думать не хочется. Положив на барную стойку кулак, Афуро опускает на него подбородок. Ладонью Миюки откидывает назад волосы — они теперь ниже плеч, струятся по спине.

Миюки уже получила от Боджанглза в общем и целом 480 тысяч йен. А взамен и делать ничего не пришлось — лишь отращивать волосы да еще купить определенное белое платье и как раз вчера заявиться в нем на работу. Боджанглза она в жизни не видела, даже по телефону с ним не говорила ни разу. По всему городу он оставлял для нее в камерах хранения письма и деньги, а ключи от камер доставляли курьеры и мальчишки на посылках. Эти письма приходили ей на работу, а еще на квартиру в Отяномидзу, где она живет вместе с Афуро. Миюки понятия не имеет, кто такой этот Боджанглз, и такое отсутствие любопытства и шокирует, и беспокоит ее подругу.

— Это неправильно, — говорит Афуро, выпрямившись и прикуривая сигарету. — Не зная, кто такой этот тип, ты не можешь просто брать капусту. Типа, он же точно извращенец какой-то. Маньяк, наверное, или еще кто похуже.

— Это безобидная игра, — отвечает Миюки.

— Ты не знаешь наверняка, — парирует Афуро. — Совсем не знаешь. Если он до сих пор ничего не сделал, это еще не значит, что так будет и дальше. Говорю тебе, этот чувак Боджанглз, кто он там ни есть, — долбанутый. И ты долбанутая, раз ему подыгрываешь.

Тут Миюки меняет тему и начинает рассказывать, как вчера в клуб «Курой Кири» заявился матерый клиент. Из всех девчонок в клубе выбрал Миюки, хотя девчонки сказали, что обычно он предпочитает сисястую иностранку Зоэ, которую за глаза все обзывают Дзо-но тити.[57]В натуре, когда он увидал Миюки, у него чуть глаза не выпали, и за всю ночь он и двух слов не выдавил.

— Как будто привидение увидел, — продолжает Миюки.

Под утро он отвалил ей огромные чаевые и обещал скоро вернуться.

Афуро стишком наклюкалась, и только через несколько дней она врубится, что вообще-то Миюки тему не меняла и разговор сошел на нет. В последнее время многие их разговоры сходят на нет. Несколько минут царит неловкое молчание, и тут Миюки решает поправить дело и затевает новую игру, которой научилась у девчонок в хостес-баре. Обычно Афуро от этой игры кайфует. Секунду Миюки оглядывает бар, потом выдает:

— Слева от тебя. Синий галстук, темные очки. Афуро смотрит на мужика и кривится:

— Корень лотоса.

— А тот? — кивает Миюки на другой конец бара, где сидит чувак, корчащий из себя растамана.

— Ножка от гриба шитаки.

— Серьезно? Я думала, редиска да икон. Как минимум.

— Не обольщайся мешковатыми штанами, — говорит Афуро. — Ножка от шитаки. Сморщенная.

Миюки заливается смехом, а растаман, заметив, что они пялятся на него, лыбится в ответ. Бедный идиот, думает Афуро. Выглядит как пугало огородное, в этой своей вязаной шапке и рубашке а-ля Боб Марли, наверное, даже траву ни разу не курил и не знает, что она только что сравнила его пенис с крошечным перезревшим грибом. Тут Афуро врубается, что, пожалуй, блеванет раньше, чем доберется до четвертой водки с тоником.

— А я? — спрашивает Итиро, появляясь за стойкой. Итиро — бармен в кафе «Акробофия», и Афуро вроде как в него втрескалась. Он высокий, волосы, как уже говорилось, длинные, чайного оттенка, и он вправду чем-то смахивает на Наоки из «Синей истерики». Сегодня на нем футболка с надписью по-английски «Миру — мир». Только из-за него каждый воскресный вечер Афуро позволяет Миюки затаскивать себя в этот крошечный подвальный бар. Проблема в том, что, похоже, Итиро больше западает на Миюки, чем на Афуро. Вечная проблема.

— Ты, Итиро? — мычит Афуро. — У Миюки спроси.

— Афуро! — отшатывается Миюки якобы в ужасе.

Перед этим пацаном Миюки вечно строит из себя невинную, прикидывается косноязычной инженю из Кансай, которая только-только сошла с пассажирского экспресса. Может, несколько месяцев назад примерно такой она и была, но несколько месяцев — это уйма времени. Миюки рассказывала Афуро, что с тех пор, как работает в «Курой Кири», она учится читать мужиков, ведь разливать напитки и вежливо трепаться с бюрократами средних лет — это лишь часть работы. Настоящая хостес выясняет, каков идеал женщины любого мужика, а потом из кожи вон лезет, чтобы стать таким идеалом, хотя бы на ночь. Эта часть работы — удивительна, все равно что быть актрисой, тележит Миюки. Афуро же думает, что, превращаясь во всех этих идеальных теток, Миюки так или иначе теряет себя. После приезда в Токио она слишком сильно изменилась. Может, они обе изменились.

— Ну? — спрашивает Итиро. — Чё скажете? Чё у меня в штанах?