Рори и Кайли на самом деле больше не могли выполнять это предписание. Oни постоянно злились друг на друга, огрызались, отпускали в адрес друг друга колкие комментарии, тем самым еще больше накаляя атмосферу. Ребенок то и дело плакал, и его отчаянные крики заглушали гул цикад, бренчание гитары, не говоря уже о неспешных беседах о жизни. Одним словом, они мешали этим жизнелюбивым людям хорошо проводить время, жить припеваючи и пребывать в состоянии неизменной экзальтации.

– Вот, – сказал Оуэн, открыв небольшой холодильник и передавая Рори холодную банку «Сан-Мигеля».

– Отлично.

Рори смотрел на маленькую банку пива в своей руке. Он несколько раз перекатил ее между пальцами, наслаждаясь нежданным «подарком», а потом задумался.

– Сегодня Пасха, – проговорил он.

– О, точно, – сказал Оуэн. – Раньше ты как-то по-особенному проводил этот день?

Рори покачал головой.

– Нет. На самом деле, нет. Не могу сказать, что в нашей семье придерживались каких-либо религиозных традиций. Но мы всегда праздновали Пасху. Это был любимый день моей мамы.

– Был? – спросил Оуэн. – Она что, умерла?

Рори рассмеялся.

– Нет. Она совсем не умерла. Просто… – Он откупорил банку и слизнул выползшую из-под крышки пену. – У меня был брат-близнец. Он покончил с собой. Прямо в день Пасхи.

Оуэн поморщился.

– Дерьмово. Сколько ему было?

– Шестнадцать. Только исполнилось. Он повесился. Да, вот так. – Рори уже больше не злился на Риза. За эти несколько лет, проведенных в Испании, в какой-то момент, – он даже не мог сказать, когда точно это произошло, – он перестал сердиться. Просто сейчас ему было грустно, грустно, что он никогда не интересовался, чем жил Риз, чем занимался, с кем общался и почему покончил с собой. Ему было грустно, что Риз никогда не станет отцом и у него никогда не будет любимой девушки. А у Рори никогда больше не будет брата. Он жалел, что злился на него вместо того, чтобы грустить из-за этой утраты. Ему было печально, что он никогда не сможет сказать ему, что сожалеет о том, что был таким никчемным братом.

– Дерьмово, – снова сказал Оуэн. – А почему он это сделал?

Рори пожал плечами.

– Понятия не имею, – ответил он. – Он даже не оставил предсмертной записки. И никогда никому ничего не говорил. – Плечи Рори поникли. – Так-то вот. Чертова Пасха. Черт бы ее побрал.

– Да, – сказал Оуэн, – понимаю. Это жестко, на самом деле жестоко. А как твоя мама перенесла это?

Рори улыбнулся.

– Моя мама… – начал он, толком не зная, что и сказать. – Ох, – сказал он, – моя мама очень необычный человек. Видишь ли, у нее есть собственный способ борьбы с подобными вещами. Она не похожа на других людей. Можно сказать, что она справилась с этим благодаря тому, что променяла моего отца на нашу соседку.

Оуэн приподнял бровь и забил косячок.

– Да ладно!

– Да. «Поздно распустившиеся лесбиянки», так она называет себя и ее. Как будто говорит о деревьях или цветах.

– И что, они живут вместе?

– Да. В нашем доме с детьми этой женщины. И моя сестра тоже там живет. А отец живет в другой половине дома.

– Ого! А где эта соседка жила раньше?

Рори рассмеялся.

– Они продали ее дом. А наш дом представлял собой два отдельных коттеджа, поэтому они просто снова поставили стену и стали ходить через другую дверь, а вещи отца перетащили на другую половину дома. Так что теперь он их сосед.

Оуэн усмехнулся.

– Как же я люблю слушать про семьи других людей, – сказал он. – Это всегда заставляет меня лучше думать о моей собственной. – Он прикурил косяк и затянулся. – А твоя сестра, сколько ей лет?

Рори прищурился.

– Ааа, Бет? Она почти на три года старше меня. И у меня есть еще одна сестра. Мэг. Она почти на пять лет старше. Она живет в Лондоне, и у нее куча детей.

– И раньше у тебя еще был брат.

– Да. – Рори грустно улыбнулся. – Был брат.

– Печально. Да.

Оуэн передал ему косячок.

– Твое здоровье.

Пару мгновений они сидели в полной тишине. Рори в деталях рассмотрел вагончик Оуэна: календарь с голыми девицами, аккуратно висевшие ненадеванные рубашки поло, пузырек лосьона после бритья «Курос», стоявшие в рядок дизайнерские кроссовки, валявшийся на столе золотой браслет.

– А как насчет тебя? Что ты делаешь здесь?

– Просто однажды утром я проснулся и понял, что сыт по горло всей этой сытой жизнью. Разговорился с парнем в пабе, который только что вернулся с какого-то этнического фестиваля, и решил, что мне бы там понравилось, потом поговорил с другим парнем, певцом из группы, тот сказал, что его отец жил в коммуне в Испании. Как-то так.

Рори покачал головой. Все это он уже знал.

– Ну а если серьезно. Почему ты здесь? Чего ты хочешь?

Оуэн рассмеялся.

– Найти путеводную нить, – ответил он.

Рори тоже рассмеялся. А потом вдруг резко остановился, услышав знакомый звук. Это в соседнем дворе кричала Тиа.

– Бедная малышка, – сказал Оуэн.

Рори кивнул. Хотя иногда ему было трудно проявлять симпатию к собственному ребенку.

– А ты? – спросил Оуэн. – Чего хочешь ты?

Рори улыбнулся, а потом опустил голову на грудь. Он посмотрел на Оуэна и вздохнул.

– Думаю, – проговорил он, впервые озвучивая мысль, глубоко похороненную в душе. – Думаю, что хочу вот что. – Он сделал паузу. – Я хочу оставить прошлое позади и двигаться дальше.

Оуэн понимающе кивнул и взял косяк у Рори.

На улице надрывался от плача его ребенок.

Дорогой Джим,

С НОВЫМ ГОДОМ!!!

Как же хорошо иметь кого-то, кому можно отправить это сообщение! О, да, я знаю, что у меня трое детей, но (я изо всех сил старалась найти способ, чтобы написать им поздравления, не считай меня полной дурой) мы, к сожалению, отдалились друг от друга. От этих слов меня бросает в дрожь. Мне кажется, сейчас я могу рассказать тебе. Да, я не видела ни одного из троих своих детей с тех пор, как похоронила свою подругу. Это случилось более четырех лет назад. Я говорю с моей старшей девочкой по телефону, однако наши разговоры, как правило, заканчиваются ссорой, поэтому стараемся не звонить друг другу слишком часто. Со своим единственным сыном я переписываюсь по электронной почте, когда у него получается. Не то чтобы он был очень занят, просто он живет достаточно беспорядочной жизнью. Может быть, когда-нибудь я расскажу тебе о похождениях Рори, но не сейчас. Мне сложно об этом говорить, поскольку все это характеризует меня как не очень хорошую мать.