«Но ты же можешь сказать, что все хорошо, я просто пораньше вернулась домой. У меня были свои планы».

Она ничего толком не объяснила. Не захотела? Или просто не могла, потому что кого-то боялась?

Старик Дидье Жосье, в недавнем прошлом – благополучный зубной врач из Женевы. Его жизнь тянулась размеренно и монотонно, дважды взрываясь страшными катастрофами: сначала он потерял семью, а совсем недавно – чудесно обретенную дочь Шарлотту. Третьей катастрофой стала его собственная смерть. Какие же опасные мысли, догадки роились в его седой голове, что кто-то безжалостно разбил ее, как переспелый арбуз, «металлическим продолговатым предметом»?

Был вечер, Жосье сидел за своим кухонным, не слишком опрятным, столом. Он съел два сваренных вкрутую яйца; читая старую газету (или, скорее, делая таковой вид), неторопливо выпил чашку крепкого кофе без сахара и, оставив на столе все, как есть, отправился куда-то в сгущавшихся сумерках теплого вечера. В бар на пляже, где днем подрабатывал на чужих яхтах? Просто прогуляться по петляющим улочкам Версуа? В дом Монтесье?..

Мой собственный сон также не давал мне покоя. Разве не отдает магией то, что я, уснув в своем доме в холодной и хмурой Москве, увидел во сне доселе неизвестный мне городок Танси, ощутил его раскаленный солнцем воздух и покой, остановился перед той самой деревянной дверью в стене, увитой хмелем, ведущей на территорию поместья Бенини? И ведь был голос за спиной: «Здесь»! Почему же наяву, войдя через ту же самую дверь, я ничего не обнаружил, кроме насмешливой ухмылки Бенини? Кто вмешался в игру? В чем суть этой игры и где она берет свое начало? Ведь если смерть Шарлотты – не случайность, значит, существует и ее причина, некая тайна, «икс» в черной маске.

Я не смог дать ответы на все эти многочисленные вопросы, не смог сорвать маску с «икса», а потому чувствовал горечь и печаль. В голове вертелся неотвязный и гулкий ритм классических строк:

Земную жизнь пройдя наполовину,

Я очутился в сумрачном лесу…

Все так, все именно так: мне почти тридцатник, а значит, как минимум половина моей жизни уже пронеслась безумной пестрой каруселью, и ныне я нахожусь в темном и сумрачном лесу, полном вопросов без ответа. Я устал, ощущаю беспомощность и одиночество, кричу, как потерявшаяся маленькая девочка Маша из русских сказок: «Ау! Ау-у-у!» Разве не смешно?

– …Ален, ты меня не слышишь? Проснись, Ален!..

Дверь комнаты была широко распахнута, в ее проеме стояла трагически ссутуленная Лорен с мертвенно-бледным лицом-маской и смотрела на меня темными провалами глаз.

– Сегодня мы с тобой ужинаем вдвоем, Ален. Ты ведь знаешь, что Соня проводит вечер с комиссаром Танде? Давай, дорогой, поднимайся, спускайся в столовую, у меня все давно готово.

Ее голос окончательно привел меня в чувство. Пестрые карусели, «иксы» в масках, жаркий Танси в холодной Москве и последний ужин старика Жосье – бог мой, я и не заметил, как уснул под все эти грустные размышления.

– Еще мяса?

– Спасибо, Лорен, все очень вкусно.

– Обычно я добавляю к фрикасе немного базилика с майораном, но, оказывается, все специи у меня кончились, а идти покупать нет никаких сил. Сегодня я чувствую себя совершенно разбитой.

Ужин больше походил на поминки – по старику Жосье, по Шарлотте, по несбывшимся надеждам. Лорен выглядела бледной и разом постаревшей: волосы свисали тусклыми прядями, морщинки на лице обозначились резче, глаза запали. Она смотрела на меня, как утопающий смотрит на проплывающее мимо бревно, нервно вздрагивая при каждом моем движении. Больше всего она боялась, что вот сейчас я встану, поблагодарю за дивный ужин и уйду – в город или просто в свою комнату.

– Еще вина? Помянем беднягу Дидье. Он был неплохим человеком, господи, помилуй его душу.

Мы выпили вина. В глазах Лорен заблестели слезы.

– Какая жизнь, Ален! Почему у меня все так? Сколько помню, вечно была одна. Отец с матерью всегда больше любили Поля – отца Сони. Он и вправду был славный, очень добрый и веселый; окончил университет, стал важным человеком, ездил по миру. А я после школы работала по дому, помогала матери. Отец к тому времени уже умер, у него было больное сердце, Поль в него пошел, тоже рано преставился. И вот я всю жизнь ничего, кроме этих стен, не видела. Уборка по дому, стирка, готовка еды, работа в саду. Другие девушки уезжали учиться в Женеву, устраивались на работу, знакомились с парнями, выходили замуж. А я только слушала матушкины рассказы о том, как они с отцом познакомились и полюбили друг друга. Так и осталась никому не нужной старой девой.

Этого следовало ожидать: в мае погибла Шарлотта, теперь – смерть Жосье, да еще эта история с Ольгой – для несчастной женщины груз оказался непосильным. Логично, что ей захотелось выговориться. Я только бросил взгляд на пачку сигарет, оставленную Соней на столе, как Лорен тут же кивнула – кури, Ален, делай что хочешь, только не уходи, слушай! Что мне оставалось? Я и слушал, старательно отводя глаза в сторону, чтобы не видеть, как по лицу бедняжки текут слезы.

– Когда матери не стало, у меня как будто глаза открылись. Конечно, я ее очень любила и много плакала после ее смерти, но в то же время чувствовала, что, наконец, обрела свободу. И вот однажды у меня заболел зуб…

Она шмыгнула носом и вдруг так мечтательно улыбнулась – на несколько мгновений, клянусь, бедная Лорен перенеслась в то далекое время своей молодости: вокруг не было привычной обстановки тихой скучной кухни, напротив нее не сидел Петров с Петровки, но шумел и бурлил дивный город Женева, а сердце учащенно и радостно билось в предчувствии чуда…

Короткая вспышка памяти прошла, и Лорен продолжила рассказ со слабой тенью той счастливой улыбки:

– Разумеется, я могла сходить к дантисту и в Версуа, но мне захотелось путешествия, впечатлений, и я отправилась в Женеву. Тебе не понять, что я пережила в тот день! Этого никто не поймет. Город показался мне огромным и празднично-волшебным, я словно попала в другой мир. Конкретного адреса какого-нибудь дантиста у меня не было, и я полдня просто бродила по городу, как сумасшедшая. Присела отдохнуть на скамейке в сквере и тут увидела в одном из распахнутых окон дома напротив мужчину в белом халате, который склонился над клиентом в кресле. Это и был Дидье.

Лорен утерла ладонью слезу, решительно тряхнула головой и, разлив вино, подняла свой бокал, кивнув мне: «Удачи нам!»

– Я влюбилась первый раз в жизни. Долго наблюдала за ним через окно – как он уверенно движется, что-то говорит клиенту, улыбается. У него было такое доброе, светлое лицо. В тот же день я попала к нему на прием, и он окончательно меня очаровал. Я приехала вечером домой усталая, но совершенно счастливая. Первый раз в жизни я была счастлива, смеялась и плакала одновременно, а когда уснула, видела во сне его – голубоглазого и улыбчивого доктора Дидье Жосье из Женевы, свою первую и единственную любовь.