Внутри у Клары будто что-то надломилось. Вечная история: семья, её породившая, и семья, ею созданная, тянут её в разные стороны. Кто-то барабанит в дверь.

— Клара! — вопит Радж, врываясь внутрь.

Он уже переоделся: вместо измызганной белой футболки и стоптанных ботинок на нём сшитый на заказ фрак, чёрный цилиндр лоснится, как пингвинья спинка. Руби отползла далеко, на другой конец стойки, залезла в глубокую золочёную раковину и играет с баночкой жидкого мыла. Она плачет, пуская изо рта голубоватые мыльные пузыри.

— Что за херня, Клара! Что с тобой?

Радж хватает Руби, помогает выплюнуть мыло, полощет девочке рот, набирая пригоршнями воду. Смочив бумажное полотенце, бережно вытирает ей глаза и нос. И застывает, опершись руками о мрамор, зарывшись лицом в пушистую макушку Руби. Лишь через миг Клара понимает: он плачет.

— Говорила с Саймоном? — спрашивает он. — Да?

— Паузы. Я считала время. Сомневалась, то ли это Саймон стучит, то ли нет, но теперь уверена. Я считала время, и получилось…

Радж наклоняется к ней, будто для поцелуя, но тут же отшатывается.

— Клара! — Радж поднимает глаза, и в них вспыхивает что-то живое, страстное. Любовь? Нет, гнев. — От тебя несёт.

— Чем это от меня несёт? — переспрашивает Клара, лишь бы потянуть время. В фургоне она выпила два пузырька водки, чтобы успокоить нервы.

— Смотрю я на тебя и думаю: неужели ты сама себе враг? Или ты так привыкла на меня надеяться — ждёшь, что я тебя из любой ямы вытащу?

— Подумаешь, глоточек для храбрости. — Клара стыдится дрожи в собственном голосе. — А ты за каждым моим шагом следишь, проходу не даёшь.

— Так-то ты себя успокаиваешь. Если бы мы не встретились. Много лет назад. Что бы с тобой стало?

— Жила бы лучше, чем сейчас.

Жила бы себе в Сан-Франциско, давала сольные представления, думает Клара. Была бы одинока, зато сама себе хозяйка.

— Ты бы спилась, — возражает Радж. — Скатилась.

Руби, сидя у Раджа на руках, смотрит на Клару. Кровь бросается Кларе в лицо.

— Всем, чего ты достигла, — продолжает Радж, — ты обязана мне. А до нашей встречи ты лишь потому держалась на плаву, что обирала людей. Ты воровала, Клара. Бессовестно. И считала себя просто хорошей артисткой?

— Да, я хорошая артистка, — отвечает Клара. — Я стараюсь быть хорошей матерью. И хорошей артисткой. Но что у меня в голове, тебе невдомёк. Ты не знаешь, сколько я перенесла потерь.

— Это я-то не знаю, сколько ты перенесла потерь? Да знаешь ли ты — представляешь ли, — что творилось у меня на родине? — Свободной рукой Радж вытирает глаза. — У твоего отца было своё дело, семья. У тебя есть мать, сестра, старший брат-доктор. А мой отец мусор собирал, моя мама умерла совсем молодой, я её не помню. Амит разбился на самолёте, когда в первый раз за всё время летел домой, в 1985-м, совсем немного не дотянул до Бомбея. А твоим родным повезло в жизни. Им и сейчас неплохо.

— Я знаю, сколько тебе пришлось испытать, — шепчет Клара, — я никогда бы не стала умалять твои трудности. Но у меня умер брат, умер отец. Им не повезло.

— Почему? Подумаешь, до девяноста не дотянули! Зато как щедра была к ним жизнь! А такие, как я, — мы держимся на зубах, и если очень повезёт, если мы до жопы талантливы, то, может, и пробьёмся. А с тобой что бы ни случилось, тебя всегда вытащат. — Радж качает головой: — Пойми же, Клара! Как думаешь, почему я с тобой не делюсь своими трудностями — по-настоящему, всерьёз? Да потому что тебе не до них! Ты занята собой, у тебя в голове нет места для чужих жалоб!

— Жестокие слова.

— Зато правдивые.

Клара онемела, мозг как сломанный компьютер — перепутались провода, гаснет монитор. Радж проверяет у Руби подгузник, потуже затягивает шнурки на её башмачках. Сняв с плеча Клары сумку с подгузниками, шагает к двери.

— Ей-богу, Клара, я думал, ты на поправку пошла! Как только оформим медицинскую страховку, возьмём выходной и поведу тебя к врачу. Не хватало сейчас всё испортить, — говорит он, — когда мы в шаге от успеха.

Двадцать восьмое декабря 1990-го. Если гадалка не ошиблась, жить Кларе осталось четыре дня. Если гадалка права, то она умрёт в день премьеры.

Но должна же быть лазейка, обходной путь. Она же фокусник как-никак. Что ей стоит отыскать эту чёртову лазейку?

Взяв с собой в постель красный шарик, Клара тренируется с ним под одеялом. Она научилась превращать его в клубничину. «Французский сброс» из правой руки в левую — и шарик исчез. Клара делает челночный пас, снова раскрывает левую ладонь — и вот вам ягода, прохладная, душистая. Клубничину она, как всегда, съедает, а зелёный хвостик прячет под матрас. И выскальзывает из фургона.

Ночь тёмная-тёмная, но жаркая, тридцать с лишним градусов. Слышно, как возятся в соседних фургонах люди: стряпают и принимают душ, ужинают и ссорятся, стонет в «Гольфстриме» юная парочка, которая вечно занимается сексом. Всюду жизнь — шебуршит в железных коробках, рвётся на волю.

Клара подходит к бассейну в форме фасолины, неземным кислотным блеском сверкает голубая вода. Шезлонгов нет — всё равно стащат, говорит хозяин, — и Клара идёт туда, где вода поглубже. Сняв майку и шорты, небрежно кидает их под ноги. Живот до сих пор дряблый, в растяжках после родов. Клара снимает бельё, и кустик волос на лобке вспыхивает рыжим цветком.

Клара ныряет.

Над головой смыкается прозрачная плёнка, в толще воды ноги будто укоротились, а руки искривились. Трёхметровой глубины бассейн кажется совсем мелким, но Клара знает, это иллюзия. Называется рефракция. На границе двух сред световые лучи преломляются, но человеческий мозг считает их прямыми, так он запрограммирован. Глаз видит не то, что есть.

То же самое слыхала она о звёздах: когда их лучи преломляются, проходя сквозь земную атмосферу, то кажется, будто они мерцают. Человеческий глаз воспринимает движение лучей как отсутствие света. Но свет на самом деле не гаснет.

Клара выныривает на поверхность, глотает воздух.

Возможно, и нет смысла в противоборстве со смертью. Может быть, смерти на самом деле нет. Если Саймон и Шауль беседуют с Кларой, значит, умирает лишь тело, а сознание остаётся. Если сознание остаётся, то и все рассказы о смерти — неправда. А если неправда, то, может быть, смерть — это и не смерть вовсе.

Клара ложится на воду лицом вверх. Если гадалка права, если в 1969-м она могла предвидеть смерть Саймона, значит, есть в мире чудеса — мерцающие островки знания в самом сердце неведомого. И неважно, умрёт ли Клара и когда умрёт; она сможет общаться с Руби, как сейчас общается с Саймоном. Пересекать границы, как мечтала всегда.

Быть мостом.

19

Бегущая строка у входа в отель поменялась. «СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ! — гласит она. — „В ПОИСКАХ БЕССМЕРТИЯ“ с Раджем Чапалом». Представление начнётся в двадцать три ноль-ноль, перед самым Новым годом, но у дверей уже толпятся туристы. Радж оставляет «понтиак» на стоянке для сотрудников отеля. Обычно он несёт Руби, а Клара — вещи, но сегодня Клара не расстаётся с ребёнком. Она нарядила Руби в красное платье, что Герти прислала внучке на день рождения, когда ей исполнился год, надела на неё плотные белые колготки и чёрные лаковые туфельки.