Вскочив с кровати, он обнаружил, что следа бессонницы нет и в помине, а тело кипит энергией и призывает к подвигам, какие запланированы на сегодняшний день. Родион скинул ночную рубаху и вылил на затылок ведро ледяной воды. Удовольствие оказалось менее ожидаемого, но чиновник полиции только заржал во все горло. Надев все чистое, словно на прием в министерстве, он собирался провести день в участке, наводя справки и выясняя биографические подробности лиц, попавших в поле зрения следствия. Чтобы к вечеру быть свежим и полным сил. Так много ожидалось от сегодняшнего свидания. Вполне невинного – прошу заметить, ожидалось.

Насвистывая мотив неизвестного композитора, Ванзаров спускался по лестнице, приятно размышляя, какой трактир выбрать на завтрак, когда навстречу попался господин в потертом пиджачке и неприлично заношенных брюках. Домовладелец Крюкин перешагнул счастливую черту, за какой у мужчины не спрашивают возраст и позволяют не следить за собой. От чего на изъеденной оспой физиономии клочками торчала растительность. Крюкин поклонился, как барину, и, раззявив улыбкой беззубый рот, пожелал «чудесного утра и множества успехов». Родион кисло поблагодарил, хотел обойти, но дорогу вежливо преградили.

Надо сказать, что дом был доходным, то есть Крюкин сдавал квартиры за плату. Чем и бессовестно пользовался. На Родиона полился поток жалоб о том, что времена настали тяжелые, на рынке все дорожает, деток кормить практически нечем, а извозчики совсем обнаглели, так что бедному домовладельцу – хоть в петлю лезь. И спасти его может три рубля, которые бы надо бы, добавить бы, за каждый месяц бы сверху, вот бы хорошо, было бы...

Чтобы отделаться от липкого субъекта, который будет канючить, пока не добьется своего, Ванзаров сказал:

– Да-да, конечно, я не против... – и побежал поскорее.

Надо открыть печальную истину: обладая обширными познаниями и отлично разбираясь в логике, в практических вопросах быта Родион был беспомощен, как ребенок. Обмануть его ничего не стоило приказчику. А уж такой волк, как домовладелец, проглотил и не заметил. Ну, что тут поделать... Только жениться.

Погода стояла изумительная. Жара отступила, было тепло и безветренно. Воздух услаждался ароматами Сенного рынка. Ванзаров вздохнул полной грудью и чуть не поперхнулся: напротив ворот возвышалась фигура господина Делье.

Ипполит Сергеевич выглядел с иголочки, но вид имел мрачный, если не сказать взволнованный. Под дипломатической маской равнодушия, тревожно билось плохо скрываемое беспокойство. Однако весь церемониал светского приветствия был проделан без малейшей поблажки.

– Как вы меня нашли? – спросил Родион и тут же понял, как глупо прозвучал вопрос из уст великого, в ближайшем будущем, сыщика. Конечно, Борис Георгиевич адресок указал. Кто же еще на такое способен.

– Надеюсь, не сильно вас обеспокоил? – не мог выбраться из реверансов Делье.

Следовало бы сказать, что дипломат обеспокоил яичницу, которая уже шипела в трактире, но для этого Родион был слишком хорошо воспитан. И только спросил:

– Что-то случилось?

– Даже не знаю, как сказать... Понимаете... Возможно, и ничего...

Ох, уж эти дипломаты! Тянут и тянут резину. А потом публика удивляется: отчего это мирные переговоры длятся годами.

– Просто скажите, что произошло. Надеюсь, не стали бы утруждать себя, чтобы сообщить мне с утра радостную весть о подписании мирного договора между Японией и Китаем?

– Екатерина не ночевала дома, – выпалил Делье и уже не останавливался...

Вчера вечером, около восьми, когда вернулся со службы, нашел Екатерину Павловну в состоянии крайнего возбуждения. Он потребовал объясниться. Произошла бурная сцена. Муж хотел правды и ничего, кроме правды, но супруга на все вопросы отвечала крайне невнятно. На прямое обвинение в убийстве Авроры только рассмеялась и сказала, что юноша Ванзаров кому угодно задурит голову. Якобы она не имеет к этому никакого отношения. Делье стал требовать назвать имя любовника, но она резко оборвала. Случилась обычная семейная сцена, когда уже не понятно, кто прав, а кто виноват, обвинения сыплются градом, припоминаются забытые обиды и прочие радости. Скандал, что уж тут скрывать, длился не менее часа. После чего воюющие стороны пришли к относительному примирению. Екатерина принесла страшную клятву жизнью их сына, что в смерти Авроры не повинна, как и ее любовник, которого она не хочет называть, чтобы не ранить дружеские отношения Ипполита Сергеевича с ним. То есть скандал закончился на спокойной ноте. Екатерина не выбегала на улицу вся в слезах, схватив, что попало по руку, а тщательно оделась и вышла.

– Обещала вернуться не позже десяти, но ее нет до сих пор, – закончил Делье.

– Ничего не забыли?

– Ах, да. Она сказала, чтобы я напрасно не тревожился. «Все кончится, не пройдет и двух дней», – сказала она. И добавила, передать это вам.

Все-таки Екатерина Павловна очень умная женщина. Хотя стоило взглянуть на Ипполита, чтобы понять: за спортивного тюфяка с деньгами и хорошей карьерой выйдет только сообразительная барышня.

– Возможно, она скрыла обиду и решила не ночевать дома, чтобы отомстить вам, женщины это могут, – сказал Ванзаров. – Меблированных комнат и гостиниц достаточно.

– В таком случае, Катя так бы прямо и заявила.

– Она могла поехать к детям на дачу. У нее были с собой деньги?

– Первый поезд в десять утра.

– Переночевала в «меблирашках» и сейчас ждет на перроне.

– Без дорожного платья? В том же костюме для городских прогулок? – поразился Делье так, словно ему открыли государственную тайну. – Это решительно невозможно.

– Остается еще вариант... Самый простой... Она провела ночь у любовника, извините. Или у подруги.

– Но для чего ей, в таком случае, шляпная коробка? – спросил Делье. – Могла бы взять саквояж.

Случись такой разговор позавчера, чиновник полиции не обратил бы на эту деталь пристального внимания: мало ли, куда надо отнести женщине коробку. Но, зная, как стали опасны нынче шляпные коробки от мадам Живанши, Родион ощутил смутную тревогу. Что-то подсказывало, что спокойный день за бумагами отменяется.

Нахмурившись, как только мог, Ванзаров сказал, что это тревожный знак, говорит о многом. Делье, кажется, испугался до нужной кондиции. Такой, чтобы не возражал и не спорил, когда от него потребовали немедленно вернуться домой, и не покидать квартиру до тех пор, пока не появится Екатерина Павловна или сам Ванзаров. Сидеть, как под домашним арестом, на службу телефонировать, что приболел. Дверь никому не открывать, даже знакомому. Впустить только супругу, если вернется, и сразу дать знать в участок.

На всякий случай Родион лично подсадил Делье в пролетку и приказал извозчику гнать, что есть мочи.

Старший городовой Семенов поднялся по служебной лестнице на верхнюю ступеньку. Дальше двигаться некуда, офицером ему не быть. По сравнению с младшими городовыми и просто городовыми, которые ютились по четыре-пять человек, или того хуже – в казармах полицейских рот, он жил роскошно, то есть снимал собственный угол у многодетной семьи на последнем этаже доходного дома. Это была единственная радость. В остальном – служба по десять часов, выходной раз в месяц, в мороз и жару – на улице, жалованья хватало только на еду, а еще обмундирование самому покупать. Ни будущего, ни света, ни радости, тяни лямку, и головы не поднимай. Семенов не вспоминал, что призван защищать общество и закон. Просто жил, как мог. А потому брал там, где мог, и с кого только мог. По натуре Семенов не был вором или негодяем, но обстоятельства, в которые его загнали, вынуждали думать о собственной шкуре и прибавке к нищей пенсии. Старший городовой потихоньку откладывал денежку, добытую по-всякому, и мечтал об одном: купить домик в деревне, жениться и просто пожить по-человечески.