наладить конструктивный диалог с прогрессивными политическими силами западной Латоны.

— И что его сын делает в Новинске? — спросил я, хоть и следовало проявить терпение.

Альберт Павлович недобро улыбнулся.

— Феликс прошёл инициацию в Айле, но проявил себя хуже некуда. Поэтому его пропихнули в программу репатриации соотечественников.

Я досадливо поморщился.

— И этот псих настроился на Эпицентр?

— Настроился, — подтвердил куратор. — Мы не смогли ничего сделать, поскольку за Феликса ходатайствовал великий князь Михаил. К тому же предполагалось, что папенька поумерит пыл, а когда этого не случилось, было решено прижать его наследника к ногтю, выставив того неуравновешенным и в силу этого абсолютно неблагонадёжным. Никто не собирался отправлять его в кутузку, нужно было лишь запретить доступ к Эпицентру для дальнейших подстроек, лишить сверхспособностей. И самое главное — сделать всё так, чтобы не возникло ни малейшего подозрения на провокацию.

— Так и не возникло! — заявил я со всей уверенностью. — Всё чисто прошло! В чём проблема? Или… Это всё из-за обер-полицмейстера, так?

— К этому мы ещё вернёмся! — отмахнулся Альберт Павлович. — Общеизвестных слабостей у Стребинского-младшего две: неумение пить и комплекс относительно размеров мужского достоинства. Поставить на медосмотр Валентину не составило никакого труда, а там у Феликса едва припадок не случился, когда его детородный орган поименовали «малышом».

Я понимающе кивнул, припомнив, как меня самого до крайности раздосадовал вердикт медсестры «без особенностей».

— Было там ещё кое-какое ментальное воздействие, но с тех пор минуло уже два месяца, все те крючочки давно в подсознании укоренились, никакой эмпат-психолог в ходе психиатрической экспертизы ничего не найдёт, — просветил меня куратор. — Только я и подумать не мог, что Феликс слетит с катушек! Рассчитывал самое большее на прилюдное нарушение общественного порядка и оскорбление действием. Ты бы в стороне не остался, а где драка, там задержание и протокол. Но ситуация вышла из-под контроля…

— Уж вышла, так вышла! — поддакнул я. — А меня нельзя было в курс дела ввести?

— Из тебя лицедей, как из полена деревянный мальчик. Ещё строгать и строгать. Нужна была естественность, а никак не потуги на оную!

Заявление это нисколько не обидело, только плечами и пожал.

— Нас вчера чуть не прикончили так-то.

— Издержки профессии, — спокойно заметил Альберт Павлович. — Главный прокол совсем в другом. Досье на Феликса Стребинского собирали в ноябре — начале декабря, тогда его крёстного отца в расчёт попросту не приняли. Проклятье! Да никому и в голову не пришло так глубоко копнуть! И когда на излёте года случилось назначение нового обер-полицмейстера, эту связь тоже, разумеется, не отследили. Не в моих принципах перекладывать ответственность на других, но всему виной именно этот прокол!

— Крёстный отец и крёстный отец, — пожал я плечами. — Что это меняет?

— Всё, — коротко ответил куратор. — Это меняет решительно всё. Институту и корпусу до зарезу нужны хорошие отношения с полицейским управлением Новинска, а теперь не удивлюсь, если до перестрелок дело дойдёт. Мы в тупике. Сдать назад и просто закрыть дело против Стребинского нельзя — не ровен час, обер-полицмейстер возомнит о себе невесть что и начнёт действовать с позиции силы. А доведём задуманное до конца и наживём злейшего врага.

— А если договориться с ним по-хорошему? — предложил я.

— Как ты себе это представляешь? Обер-полицмейстер не из тех, на кого можно давить. Предложим ему посодействовать смягчению наказания крестнику в обмен на некие уступки, точно сочтёт, что ему выкручивают руки, и упрётся рогом. Нет, Петя! Минимизировать урон мы можем единственным способом: сохранив всё в тайне. Ясно?

Больше это походило на «прикрыть задницу», но я кивнул, поскольку попутно прикрывался и мой собственный зад.

— Никто не должен узнать о том, что конфликт был спровоцирован нами, — заявил Альберт Павлович. — Расписки и счета из ресторана я сжёг, недостачу покрою за счёт собственных средств. Вале языком трепать резона нет, а Городец пообещал твои отчёты изъять и уничтожить.

Я немного даже покраснел при этих словах, ладно хоть пребывавший в задумчивости куратор этого не заметил.

— И очень прошу тебя, — продолжил он, — хорошенько подумай: не сболтнул ли кому лишнего.

— Точно не сболтнул, — заявил я со всей уверенностью, вытащил отложенные отдельно деньги, предназначавшиеся на оплату посиделок в «Гранд-отеле», и протянул банкноты собеседнику. — Но вам ведь кто-то шепнул, где Стребинский гулять будет. Так?

— Не так! — отрезал Альберт Павлович, без пересчёта сунув мятые купюры в карман. — Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы предсказать, где именно соберётся Феликс отмечать день рождения.

— А-а-а! — понятливо протянул я. — Ну, тогда всё чисто должно быть.

— Чисто! — поморщился Альберт Павлович. — Нам бы всё на тормозах спустить, да уже никак. Нувориши и чинуши, которых перепугали до полусмерти, рвут и мечут. Там ещё, как на грех, владелец «Новинского времени» ужинал, а за ним водится своих борзописцев на врагов науськивать. Тебя, к гадалке не ходи, расспросить попытаются, поэтому держи язык за зубами. Никому о происшествии ни полслова. Ответ у тебя на все вопросы должен быть один: «без комментариев». Понял?

— Так точно!

— Валю на Кордон отправим, у неё как раз срок командировки подходит. Тебя бы тоже туда услать от греха подальше, но это может подозрения вызвать. Поэтому держи ухо востро. Учти, самый простой способ развалить дело — это дискредитировать ключевых свидетелей. Возможны провокации.

По спине пробежали мурашки, но голос прозвучал уверенно.

— Ясно!

— С дежурств тебя до выяснения всех обстоятельств дела сняли, поработаешь пока на вахте.

— А курсы как же? — забеспокоился я.

Альберт Павлович глянул на часы и предупредил:

— В половине третьего подойди к воротам. Отсюда машина в учебный центр корпуса пойдёт, подвезут. И да — завтра едешь на Кордон.

Я недовольно поморщился.

— Зачем ещё?

— Чтобы по городу бесконтрольно не шастал! — отрезал куратор. — Думаешь, мы в бирюльки играем? Пора уже повзрослеть!

— Мог бы просто в библиотеке посидеть…

— Брось! Так и так время очередной подстройки подходит. Поставим тебя старшим группы у операторов девятого витка зимнего призыва — ещё и червонец командировочных обломится.

— Ну, если так…

— Так, Петя. Именно так и никак иначе. Всё, иди!

— А вы как же?

— Напрямик пройду, — махнул Альберт Павлович куда-то вглубь коридора.

На этом и распрощались.

До половины третьего успел и пообедать, и в библиотеке посидеть. Увы, голова была занята нелёгкими раздумьями, и вместо штудирования конспектов и учебников в читальном зале я занимался написанием пространного послания домой. Приукрасил успехи, а вот о проблемах не стал упоминать вовсе не из требований секретности, причиной тому было банальное благоразумие. Вот к чему мне родных расстраивать? Ни к чему это.

Когда пришёл на