– Госпожа Нэрэсса сказала, что она посмотрела на витраж сквозь сам артефакт, – пробормотала я, приставляя пирамиду к глазу. – Хелмаут я кое-что вижу. Я прочту, а ты можешь записать это куда-нибудь? – попросила я друга, не отрывая взгляд от показавшейся мне надписи.

– Диктуй, – без промедлений ответил он, а я перевела с темного наклонения:

– «Амарантовый рыцарь знает дорогу сквозь холод и мрак». Это тот же текст, что видела профессор Нэрэсса.

– Да, припоминаю. Надпись видна только на одном витраже?

– Только на этом, – я убрала артефакт, глядя на стекла. – Сейчас попробую другой артефакт взять. Приставив к глазам пирамиду Дигапопа, которая, в конце концов, оказалась в моих руках, я прочла. – «Рыцарь из зеленой стали стоит у окна, преграждая свету путь».

– У мне кажется, что я где-то это припоминаю.

– Меня не покидает такое же ощущение. Словно бы я знаю, о чем здесь говорится, – согласилась я, беря последний синий артефакт. Почему-то надписи проявлялись только на одном витраже. На нем было изображено три рыцаря, о которых, кажется, и говорилось в посланиях. – «Блеск синего кобальта отражает блеск круглых стен».

Я отставила последний артефакт в сторону и тут же прищелкнула пальцами. Ко мне пришло озарение.

***

– Ты уверена, что разгадка находится здесь?

Мы с Хелматом вновь пробрались в башню принцессы, но наш путь сюда вновь не был легким. Увы, но пришлось заново настраивать подводные плиты так, чтобы перейти заполненную водой пропасть.

– Именно. Разве ты не помнишь тех рыцарей, что стояли в гостиной? Их было пять, но каждый из них был разного цвета. Думаю, это именно то, что нам нужно.

Хелмаут почему-то, в отличие от меня, вообще не помнил никаких рыцарей в гостиной. Но когда мы поднялись туда, то признал, что я определённо должна быть права.

Рыцари тут были разных цветов, но мне казалось, что цвет пирамиды должен совпадать с цветом лат. Впрочем, все оказалось немного проще, так как если поднять забрало, то внутри было можно увидеть треугольную выемку.

После того как мы с Хелмаутом вставили все наши артефакты в латы соответствующих оттенков, то, вопреки ожиданиям, ничего не случилось.

– Может быть, их нужно расставить как-то иначе? – я наклонила голову набок, не понимая, что пошло не так.

– Может быть, попробуем переставить их местами? – предложил Хелмаут.

Около получаса мы пробовали различные комбинации, но все было зря, так как никаких магических всплесков, щелчков или священной музыки не следовало. Однако рыцаря действительно были теми, кто должен был стать ключом к разгадке. Правда на сей раз, в отличии от дневников, мы плохо представляли, что будет является целью наших поисков.

Окончательно вымотавшись, Хелмаут предложил вернуться сюда завтра. Мне не хотелось бросать дело на самом последнем шаге, но он был прав – нам было нужно набраться немного сил.

В комнате мы прилегли немного подремать. Я почти уснула, как услышала какой-то странный шелест, словно кто-то перебирал бумаги. Хелмаут на постели уже заснул, а этот звук не давал мне покоя. Резко сев на кровати, я увидела, как под нашу дверь кто-то просовывал какие-то листы.

Я молниеносно подошла к двери и по бумаге безошибочно определила, что это профессор Нэрэсса.

– Профессор Нэрэсса, что вы делаете? – я распахнула дверь, глядя на женщину.

– Ох, Хайла, я думала, что вас нет в комнате, – она прижала руку к сердцу, испугавшись моего внезапного появления. – Я перевела один дневник. Я подумала, что вы бы хотели прочесть перевод какое-какого куска.

– Это весьма кстати. Спасибо вам большое, – признательно сказала я, подбирая бумаги с пола.

Закрыв дверь, я присела на кресло рядом со спящим товарищем. Весь сон как рукой сняло.

…15 декабря…

«Утром в городе произошел бунт. Люди требовали, чтобы мы пожертвовали им денег на жизнь. Я предлога Пехельссу сказать им, что у нас и самих ничего нет, но он отказался говорить со своим народом. Неужели он не понимает, что своим молчанием делает только хуже?»

…17 декабря…

«Люди пытались вломиться в наш замок, чтобы силой забрать еду и средства. Мне пришлось спрятать картины, висевшие в замке. Никто не должен их видеть. В Шаганфсе наличие предметов искусства – признак роскошной жизни, но никто не думает о том, что это дань уважения творцам. К тому же эти картинны особенны для меня. Я готова умереть ради них».

…28 декабря…

«Пехельсс «переживает» за меня, а потому спрятал в башню. Не думала, что когда-то я вновь буду заперта здесь. Это навевает воспоминания. Я провела в ней семь лет и, кажется, проведу остаток совей жизни. Если бы знала об этом, то распорядилась бы сжечь ее до самого основания».

…31 декабря…

«Пехельсс узнал, что я спрятала дорогие мне картины и требует, чтобы я отдала их. Он собирается их продать, чтобы отдать деньги жителям города. Я не понимаю его. Эти картины – последние ценные вещи, что остались со мной. Они будут потеряны и уничтожены, если я отдам их сейчас. Я не могу допустить, чтобы мой последний цветок любви был растоптан из-за этой глупой революции».

…10 января…

«Уже неделю я ничего не ела. Пехельсс сказал, что я не получу и корки хлеба и не выйду из башни, пока он не узнает, где картины. Он считает меня эгоисткой – я прячу картины, не желая помогать тем, кто в этом нуждается. По его мнению я ужасна. Он сказал, что убьет меня, если я продолжу упрямиться. От этого немного грустно. Была пора, когда мне казалось, что я его люблю, но сейчас в душе пустота. Между нами всегда была пропасть».

…11 января…

«Пехельсс в гневе. Он продал все мои украшения и платья, что присылал мне отец, ради того, чтобы спасти собственную шкуру. Не понимаю, чем ему так сдались те картины, что я спрятала, но он никак не может успокоиться. Пехельсс сказал, что разгромил мою спальню, чтобы найти их и некоторые другие предметы искусства, что я укрыла. Он еще наивнее, чем кажется».

…15 января…

«Какая-то служанка принесла мне хлеба. Зная своего мужа, я не притронулась к нему. Позже он пришел ко мне, будучи в хорошем настроении, и вновь пытался выяснить где картины. Он подсыпал мне в хлеб порошок правды. Слишком банально. Я лучше умру с голода, но не позволю ему уничтожить искусство. Революция рано