концертных залах, потому что в школах уже не было места. Красный Крест настойчиво взывал о помощи, армия прислала дополнительные войска. На правительство обрушился огонь критики, но, похоже, адекватных решений не было ни у кого, ни у одной партии, несмотря на нападки со всех сторон. И в довершение всего резко похолодало. Бензин выдавался нормированно, но самой серьезной проблемой оказался сбор мусора с затопленных улиц. Заводы по переработке тоже были залиты водой. По улицам сновали эвакуаторы и убирали с улиц припаркованные автомобили, отвозя их на стоянки за городом, которым еще не угрожало наводнение. Почти во всех районах города движение транспорта было остановлено, школы и университеты закрыты. Факультет Жюсье, что возле самой Сены, выглядел как после бомбардировки. Вертолетная площадка в Исси-ле-Мулино по ту сторону бульвара Периферик была скрыта под метровой толщей воды. Национальная библиотека на набережной Франсуа Мориака вела неравную битву с рекой. А ненасытная вода все продолжала подниматься. Если наводнение не прекратится, парижанам следует готовиться к худшему. Около миллиона жителей это коснется напрямую. Будет нанесен ущерб как квартирам, так и нежилым помещениям: подвалам, погребам, подземным парковкам, складам. Линден, а вместе с ним и другие посетители кафе с угрюмым спокойствием слушали новости. На экране телевизора женщина-историк лет пятидесяти объясняла, что в 1910 году образ жизни был совсем другой. Население в такой степени не зависело от транспорта и средств связи. Конным повозкам и фиакрам наводнение было не страшно, чего нельзя сказать про автомобили, ведь моторы боятся сырости. Тогда, в начале века, большинство парижан использовали керосиновые лампы и спиртовые горелки, а в домах имелось печное отопление. Поэтому последствия крупного наводнения оказались не такими плачевными. Теперь же, в мире электричества и высоких технологий, ситуация совсем другая. Столетие назад люди гораздо больше помогали друг другу, – объясняла историк, – они заботились о соседях, следили, чтобы каждый находился в тепле и безопасности. Тогда существовала настоящая солидарность, а сейчас, в нашем современном эгоистичном мире, ситуация совсем другая.

Добравшись до площади Балар, Линден удивился тому, сколько на улице воды, гораздо больше, чем накануне. Здание больницы казалось островом посреди огромной черной лагуны. Фонари погасли. Прожекторы, установленные на военных грузовиках, своими резкими слепящими лучами буравили поверхность все поднимающейся воды. Застекленный фасад больницы с пробивающимися изнутри слабыми синеватыми бликами аварийного освещения казался каким-то призрачным. При виде десятков военных, дислоцированных в затопленных секторах, ощущение тревоги лишь усиливалось. К единственному входу в здание вели металлические мостки. Линден встал в длинную очередь под дождем, казалось, она не кончится никогда. Некоторых у самого входа патруль разворачивал обратно, но на этой неустойчивой конструкции два человека могли разойтись с большим трудом. Какая-то женщина чуть не соскользнула в воду, но ее в последнюю секунду подхватил солдат в водонепроницаемом комбинезоне. Линдена попросили предъявить документ, подтверждающий эвакуацию отца, а когда он ответил, что никакого документа ему не давали, офицер заявил, что не может его пропустить. Нет документа, нет пропуска. Обычно в подобного рода ситуациях Линдену удавалось сохранять спокойствие. Он никогда не повышал голоса. Если кто в семье и отличался дурным характером, то уж точно не он. Но этим утром, столкнувшись с грубым поведением военного, он вышел из себя, он сам себя не узнавал. Эмоции хлестали через край, он даже не пытался сдержаться, ярость рвалась из него, словно языки пламени из костра. Черт возьми, да что здесь происходит? У отца инсульт, он может умереть, его должны перевезти в другую больницу, никто не предупредил, что нужна эта проклятая бумажка, так теперь его не пустят? Он правильно понял? Линден редко пользовался таким средством давления, как собственный рост, обычно ему было неудобно, что он возвышается надо всеми. Но сегодня внушительная комплекция и гневный голос сделали свое дело: охранник отступил и пропустил его. После этого приступа ярости Линден чувствовал в груди щемящую тоску и опустошение, как будто из него выкачали все силы.

Зрелище, представшее перед ним, когда он оказался в просторном холле больницы, повергло его в шок: на полу колыхалась масса какой-то грязной болотистой жижи, вода плескала о стены, а на маслянистой поверхности болтался мусор – пластиковые бутылки, обрывки газет, пакеты из супермаркета. Линдену удалось отыскать сухое место на импровизированном настиле из деревянных подпорок и досок. Бултыхаясь в илистом месиве, доходившем им до пояса, солдаты с лампами на лбу вручную передвигали надувные лодки. Время от времени какой-то человек выкрикивал имена. Запах гнили чувствовался сильнее, чем вчера, к нему прибавился еще один: вонь от прорвавшейся канализации. Стоя на шатком помосте среди других посетителей, Линден чувствовал, как растет его тревога. Ожидание было невыносимо. В окна робкими отсветами просачивался серый рассвет. Двое мужчин переругивались, толкая друг друга локтями, а стоящая рядом женщина умоляла их перестать. Кто-то из толпы велел ей заткнуться. Еще одна женщина расплакалась, и никто не стал ее утешать. Солдат предупредил охранников на входе: больше никого не пускать, иначе помост не выдержит. Внизу лестницы, которая еще не была затоплена, бригада врачей перегружала больных с носилок в лодки, это оказалось делом долгим и непростым. С теми, кто находился в креслах-каталках, было проще. Молодая женщина рядом с Линденом то и дело икала, закрыв лицо руками, – нервная реакция на стресс. Линдена это безумно раздражало, и он едва сдерживался, чтобы не накричать на нее. Он не мог отвести глаз от лестницы: одно неловкое движение, и пациент окажется в грязной воде.

Несмотря на шум вокруг, Линдену удалось расслышать имя «Поль Мальгард», и он взмахнул рукой. Какой-то врач подал ему знак, и он узнал доктора Брюнеля. Как они спустят Поля с лестницы и положат в лодку? А еще этот дождь. Линден увидел, как четверо мужчин с трудом несут носилки. Отца с кислородной маской на лице и капельницей положили внутрь какой-то хитроумной конструкции, похожей на стеклянный саркофаг. Наверное, все это сооружение весило не меньше тонны. Затаив дыхание, он смотрел, как носильщики осторожно, сантиметр за сантиметром наклоняют кессон, потом кладут его в лодку с помощью трех военных, стоящих по пояс в воде. Это заняло не менее двадцати минут. Когда все закончилось, Линден с облегчением вздохнул. Ему велели забраться в большую шлюпку, которая будет сопровождать отца. Люди, стоящие на платформе, заворчали: а они как же? Почему их больными не занимаются? Почему он, а не они? Они ждут уже давно, а этот тип едва пришел, и вот пожалуйста. Это несправедливо! Линден схватил протянутую ему руку и поднялся на борт.

«Не обращайте внимания, –