— Вовсе нет. — Джек пожал руку Холта.

Американец был в строгом атласном пиджаке, явно сшитом в Риме, а миссис Холт была единственной из женщин, кто надел вечернее платье. Девичье, нежно-голубое, оно подходило к ее голосу; на плечах миссис Холт лежала легкая узорчатая шаль. Она постоянно поправляла ее руками.

— Я тут почти никого не знаю, — сказал Джек. — Кстати, Сэм, насчет нашей вчерашней беседы…

— Да, — отозвался Холт, бросив испуганный взгляд на жену. — Если это сложно…

— Я говорил с одним человеком из консульства, — продолжил Джек. — С мистером Керном. Вам надо зайти к нему. Он, кажется, может чем-то помочь.

Холт просиял:

— Вы весьма любезны, Джек. Так быстро сделали это.

— Ему требуются кое-какие сведения, — Джек не хотел вдаваться в подробности. — По-моему, будет лучше, если теперь вы сами побеседуете с ним.

— Конечно, конечно, — согласился Холт. — Это о детях, — пояснил он жене.

— У них такой грустный вид. — Глаза миссис Холт увлажнились. — Они поразительно вежливые. У меня просто сердце разрывается, когда я гляжу на них. После последнего визита я не могла уснуть всю ночь. Несчастные, печальные маленькие леди и джентльмены в ужасных черных одеждах. Мне хотелось взять их всех к себе.

— Джек, хочу спросить вас — вы всю жизнь собираетесь оставаться на государственной службе?

— Ну, — удивленно произнес Джек, — я не задумывался на сей счет. Я не прикован цепями, если вы имеете в виду это…

— Я вот о чем подумал. Если бы вам сделали выгодное, очень выгодное предложение, вы не отвергли бы его с ходу?

— Наверно, нет. — Джек подумал, не собирается ли Холт пригласить его в свою фирму после часовой беседы в клубе и короткой прогулки вдоль Тибра. — Я свободен, как и всякий другой человек. Честно говоря, я не думал на эту тему. Ничего исключительно заманчивого последние десять лет мне не подворачивалось.

— Отлично, — четко произнес Холт, словно они только что уже скрепили договоренность рукопожатием. — Рад это слышать.

— Я хочу вам кое-что поведать, Джек, — улыбнулась миссис Холт. — Когда мы вернулись из клуба домой, Сэм сказал: «Этот молодой человек мне симпатичен. В нем есть какая-то надежность. Он не похож на прочих американцев, много лет проживших за границей, — легкомысленных, развязных и циничных».

— Ну, — серьезно сказал Джек, — это приятно слышать. Особенно про молодого человека.

— Не знаю, сколько вам лет, Джек, но выглядите вы очень молодо.

— Спасибо, Берта. — Джек подумал: «Не попросить ли ее поговорить обо мне с Брезачем?»

— Мы очень рады видеть вас у себя, — сказал Холт. — Вы знаете, где мы живем. Вы здесь всегда желанный гость. К тому же, — он гордо окинул взглядом всех, кто пил его спиртное, — у нас вы сможете познакомиться с замечательными людьми.

— Я приобретаю тут новый интеллектуальный опыт, — заметила миссис Холт. — Я чувствую, как расширился мой кругозор после прибытия в Рим. Представляете, до этого вечера я никогда не видела настоящего живого композитора, сочиняющего современную музыку.

Они поплыли, излучая радушие, навстречу только что прибывшему сицилийскому писателю, который недавно выпустил книгу о войне: главным отрицательным героем ее был капитан американской армии.

— Джек. — Его плеча коснулся Деспьер. — Я надеялся, что ты придешь сюда.

— Я не успел поздороваться с тобой. — Джек пожал руку француза. — Пытался понять, кто я — круглоголовый вымирающий мыслитель или Генри Форд с плоским затылком.

Деспьер усмехнулся:

— Этот итальянец мне нравится. У него хотя бы есть теории. Ты удивишься, как часто я вижу нынче людей, которые не желают строить никакие теории.

— Да, кстати, — небрежным тоном сказал Джек, — я тут встретил парня, который отрекомендовался твоим другом. Его фамилия Брезач.

— Брезач? — Деспьер сдвинул брови, напрягая память. Потом убрал со лба прядь волос. — Моим другом?

— Так он представился, — невозмутимо произнес Джек.

— Что ему от тебя понадобилось?

— Ничего, — соврал Джек. — Случайное знакомство.

— Будь с ним осторожен, — предупредил Деспьер. — Однажды он пытался покончить с собой в чужой ванной. Он очень вспыльчив. На моих глазах он как-то залепил пощечину Веронике в ресторане, когда она улыбнулась кому-то из старых приятелей.

— А как она отреагировала на его поступок? — Джек не поверил Деспьеру.

— Перестала улыбаться.

Деспьер огляделся по сторонам и отвел Джека в угол.

— Можешь кое-что для меня сделать, Джек? — спросил Деспьер своим обычным голосом, но глаза его стали серьезными, они испытующе смотрели на Джека.

— Конечно, — ответил Джек. — Что именно?

Деспьер вытащил из внутреннего кармана длинный заклеенный конверт:

— Пусть он временно полежит у тебя. — Он протянул конверт Джеку.

Джек сунул пухлый конверт к себе в карман.

— Что я должен с ним сделать?

— Просто сохрани. Я вернусь и заберу его.

— Откуда вернешься?

— Завтра я уезжаю в Алжир. Утром получил телеграмму из редакции. Им требуется статья. Я проведу там шесть-семь дней. Ты ведь еще не уедешь?

— Нет.

— Газета заказала мне материал на пару тысяч слов о зверствах, которые творятся в Алжире, — пояснил Деспьер. — Я специалист по насилию. Такой человек, как я, имеется в каждой уважающей себя современной редакции. Спасибо. Ты славный парень.

— Больше ничего не хочешь мне сказать?

Деспьер пожал плечами.

— Ну… — протянул он, — если я не вернусь, вскрой его.

— Послушай, Жан-Батист… — начал Джек.

— Знаю, это несерьезная война, — рассмеялся Деспьер, — но, говорят, там стреляют настоящими пулями. И вообще, специалист по насилию должен предусмотреть все возможные потери. Да, вот еще что. Не говори никому, что я отправился в Алжир. Никому, — медленно повторил он.

— А где ты? Если спросят.

— В Сент-Морице. Там хороший снег. В гостях у друзей. Их адрес тебе неизвестен.

— А что со статьей о Делани?

— Я закончу ее, когда вернусь. Это двадцатый век — насилие важнее искусства. — Деспьер посмотрел на часы. — Я опаздываю.

Он похлопал Джека по плечу; на его лице появилась дружелюбная, мальчишеская улыбка, в ней не было ничего злого. Повернувшись, Деспьер направился сквозь подогретую алкоголем толпу гостей на свою несерьезную войну. Джек проводил взглядом невысокого покачивающегося человека в безукоризненно скроенном итальянском костюме. Он заметил, что француз ни с кем не попрощался.