— И тем не менее это правда.

— А почему я должна была умереть именно в этот час?

— Миледи, — сказал д-р Ботвинк серьезно, — ответь я прямо на ваш вопрос, я бы, пожалуй, совершил еще одну ошибку. Но позвольте напомнить вам то, что вы сами сказали сегодня за обедом, перед тем как пойти отдохнуть.

Камилла покачала головой.

— Не помню, — сказала она.

— Нет? Позвольте, я повторю. Вы сказали, что в этом доме запах смерти, и вы спросили, чья теперь очередь.

— Разве? Я, должно быть, была в плохом состоянии. Очень глупо с моей стороны.

Д-р Ботвинк посмотрел на нее с восхищением.

— Как чудесна молодость! — сказал он. — Несколько часов сна — и снова все в порядке! Но вы это все-таки сказали, леди Камилла. И, как видите, к несчастью, оказалось, что ваши слова были не так уж глупы.

— Я не совсем вас понимаю.

— Значит, вам ничего не сказали? Вы не знаете, что миссис Карстерс умерла?

— Миссис Карстерс! — Камилла отшатнулась, но великолепно овладела собой. — Что же случилось?

— Она отравилась, миледи, по всей видимости, чаем, который приготовили для вас и который она выпила сама, увидев, что вы спите.

Камилла ничего не сказала. Оцепенев, стояла она посреди комнаты, ее красивые глаза смотрели в упор на д-ра Ботвинка.

— Я убежден, — сказал историк серьезно, — что вы действительно спали, когда миссис Карстерс вошла к вам в комнату.

— Она входила ко мне в комнату? Если так, то, конечно, я спала. Я ничего об этом не знаю.

— Это хорошо. — Он с облегчением вздохнул. — В самом деле, очень хорошо. Вы не забудете сказать об этом полиции, когда вас будут допрашивать?

— Разумеется. — Камилла была совершенно озадачена. — Вы понимаете, доктор Ботвинк, что я не имею ни малейшего представления, о чем вы говорите.

— Пусть так, миледи. При условии, что вы со своей стороны понимаете, что в этом деле я ваш сторонник.

— По-видимому, это так, — сказала она медленно, — но, хоть убейте, не знаю почему.

— Хоть убейте! — повторил д-р Ботвинк. — Это просторечное выражение, не правда ли? И пожалуй, оно очень подходящее в создавшейся ситуации. Это мне напомнило, леди Камилла, о другой фразе, которую я недавно слышал, и мне очень хотелось бы, чтобы вы помогли мне в ней разобраться. Как бы ни преуспел иностранец в вашем языке, ему всегда есть чему поучиться.

— Право же, — сказала Камилла, — какой вы странный. Сначала рассказываете, что кто-то пытался отравить меня, а отравилась миссис Карстерс, а потом преспокойно предлагаете заняться обсуждением английского просторечия! Вы… вы вполне здоровы, доктор Ботвинк?

— Благодарю, миледи, я в полном уме. И смею вас уверить, что затронул я этот предмет не из простого любопытства, а потому, что он может представлять важность для нас обоих. Потерпите, пожалуйста, и ответьте мне на один-единственный вопрос.

— Хорошо.

— Весьма признателен. — Д-р Ботвинк поправил очки, заложил руки за спину и повысил голос, словно обращался к студенческой аудитории: — Мой вопрос всего-навсего таков: как вы понимаете следующую фразу, вложенную в уста человека из простонародья: «Я встретил сегодня такого-то (такую-то) и уж наговорил я ему (или ей)»?

— А кто этот человек — мужчина или женщина?

— Женщина.

— Тогда, — не колеблясь, заявила Камилла, — я сказала бы, что она сказала этому человеку нечто обидное.

Д-р Ботвинк потер руки.

— Прекрасно! А если сказали так: «Мы крупно поговорили»?

— Это, вероятно, означает, что и та женщина не оказалась в долгу. Если сказать просто «мы поругались» — это означало бы более сильный конфликт — нечто вроде скандала.

— Тонкое различие! Я всегда утверждал, что английский — самый выразительный язык в мире. Очень, очень вам благодарен.

— Это все, доктор Ботвинк?

Историк заколебался.

— Да, — сказал он наконец. — Есть у меня и еще несколько вопросов, но боюсь, как бы вы не сочли их дерзкими. Кроме того, я уверен, что кое-кто сумеет мне ответить на них лучше.

— О! И кто же это?

— Разумеется, женщина из простонародья.

Д-р Ботвинк нашел женщину из простонародья в буфетной, где она сидела с отцом. Увидев д-ра Ботвинка, она подозрительно покосилась на него. Да и Бриггс тоже не слишком обрадовался его приходу, но заученно-вежливо произнес:

— Вам что-нибудь угодно, сэр?

— Да, Бриггс. Вы окажете мне великую любезность, если позволите задать миссис Уорбек важный вопрос.

— Ничего я вам не скажу, — сразу же возразила Сюзанна. — Я рассказала сержанту все, что было, а он сказал, что мне надо будет все это рассказывать опять другим полицейским, когда они заявятся. Хватите меня.

— Уверяю вас, мадам, что такого вопроса сержант вам еще не задавал. Я согласен со всем, что вы говорили ему, до последнего слова.

— Ничего не скажу, — повторила она.

— Бриггс! — обратился д-р Ботвинк к дворецкому чуть не со слезами в голосе. — Бриггс, умоляю вас помочь! Мы все находимся под подозрением. Помочь снять его с нас может только ваша дочь. Простое показание, которое ни в какой мере не может быть для нее опасным, от которого она, если захочет, сможет завтра же отказаться, — помогите мне его получить!

— Отвечать или нет — это ей решать, сэр, — неуверенно произнес Бриггс. — Конечно, я не хочу вам мешать, если вы считаете, что это может помочь, но после всего случившегося не мне приказывать. И все равно, Сюзанна, не понимаю, отчего бы тебе не выполнить просьбу этого джентльмена.

— И вы такой же, не лучше других! — вырвалось у Сюзанны. — Цепляетесь то к одному, то к другому. Нет ни одного человека здесь в доме, который не приставал бы ко мне, а теперь и вы туда же. И отчего это меня не могут оставить в покое?

— А миссис Карстерс цеплялась к вам, мадам?

— Пуще всех!

— А! — Д-р Ботвинк вздохнул с облегчением. — Наверное, тогда, когда вы встретились с ней у дверей в комнате леди Камиллы?

Сюзанна посмотрела на него подозрительно.

— А вы что про это знаете? — спросила она.

— Ничего. Видите ли, дитя мое, мы подошли как раз к тому вопросу, который я хотел вам задать. Расскажите мне о том, как миссис Карстерс цеплялась к вам, а я, пожалуй, обещаю вам, что больше к вам никто не будет приставать.

— А вам-то какая забота?

— Может, и никакой. А может быть, и большая. Я не могу сказать, пока не услышу. Вы с ней крупно поговорили, не так ли?

— Это все она виновата.

— Конечно, я так и думал.