Открыв один глаз, уставилась на улыбающегося бера и уточнила:

— Точно?

— Абсолютно. Только ты. Только наша пара, — сразу уловив суть моего вопроса, ответил бер. — Отец говорил, что как только чуешь запах своей единственной, все остальные становятся бесцветными, блеклыми. Я не верил ему, думал, он преувеличивает, потеряв голову от парности. Но, видимо, я свою тоже потерял.

Не теряя доброй улыбки, Берд позволил мне опустить голову на его плечо. Лениво танцуя пальцами на голом животе, о чем-то размышлял, давая время перевести дыхание.

Ведь эта ненасытная все никак не успокаивалась! Она ревела, чтобы я немедленно схватила мужчину в лапы и завалила, оседлав и поработив!

— А как это — осторожнее?

— Я тебе покажу, — уловив намек, прошептал, приподнимаясь и укрывая своим телом. — Я все тебе покажу, Ласка. Всего себя.

Впервые за сегодня я почувствовала себя хрупкой и способной сломаться в любой момент.

Если Харланда я почти взяла сама, а Вард показывал всю свою страсть и накал, то Берд, напротив, укрыл меня своим жаром, позволяя почувствовать себя в коконе, способном защитить ото всех невзгод.

И все-таки они разные. Каждый отличается чем-то от братьев, все равно оставаясь незаменимой частью этого круга, на первый взгляд показавшегося мне заурядным. Все беры такие, и только мои оказались совершенно другими.

Мои беры, только мои…

Берд не ждал, нежно касаясь моих губ, медленно, неторопливо пробуя языком каждую клеточку кожи. Уголки губ, щеки, виски. Он собирал даже крупицы пота, словно запоминая мой вкус, говоря о том, что ему все это нравится.

— Ласочка, — прошептал, устаиваясь между раздвинутых ног и позволяя обхватить себя ими за бедра, смыкая пятки на мужской пояснице. — Я рад, что ты наконец-то стала ласковой.

Ласковой… Ласковой…

«Когда же ты станешь ласковой», — повторил фантомный голос у меня в голове, напоминая про тот реалистичный сон, приснившийся мне в первое утро в этой постели.

«Станешь ласковой», — эхом повторилось еще, дав мне узнать этот голос, услышать в нем неизменные рычащие нотки, легкий излом губ в улыбке и жар мужских ладоней.

— Это был ты… — широко распахнув глаза, уставилась на бера, который вовсе не испытывал стыда за свой поступок и коротким толчком выбил рой разгневанных мыслей из моей головы.

Качая тазом совершенно в другом ритме, что мне сегодня удалось узнать, Берд неторопливо жал на меха, раздувая пламя медленными, но мощными толчками. Он не торопился украсть момент, не спешил, спустившись к ключицам и изучая их губами. Позволял царапать собственную спину, слушая мой сдавленный хрип.

Это был он. Это не сон.

В памяти начали всплывать моменты из того утра, подбрасывая детали и подтверждая реальность.

Темные волосы, аромат терновника и блеск серых глаз, видевшихся мне из-под дрожащих ресниц.

Жесткие пальцы резко сомкнулись на задней стороне шеи, приподнимая мою голову в воздух, позволяя беру за секунду оказаться в тесной близости с моим ртом. Он смотрел в упор, двоясь от такой близости, и продолжая двигаться, не сбиваясь с ритма.

Это гипнотизировало. Подавляло всякое сопротивление, которое медведица, учуявшее неладное, растоптала мощными лапами, уничтожая дурь у меня в голове.

— Я медведь, — прошептал, толкаясь в меня с непреодолимой чувственностью. — Не мог отказаться от меда. Но я воспитанный медведь, и я спросил разрешения.

— Нахал.

Губы дрогнули в улыбке, напоминая те тягучие слова, произнесенные бером под утренний туман снов. Как он шептал мне о медовости вкуса и признавался в том, что всю жизнь бы провел так.

— Я твой. А ты моя, — облегченно выдохнул и поцеловал, позволяя провалиться в это густое море, что тянуло меня в глубину.

Гибкий, горячий язык плавно изучал рот, позволял кусать губами мужские губы, сплетаться с ним запахами, присваивать его, этого огромного бера, которого никому покорить не по силам. Оставлять на нем свои метки, обозначать и доказывать всем вокруг, что он мой.

— Ты мой. Я твоя.

Тесная близость, жар сотканных стонов и дыхания, нежности и ласки, обрушивавшихся, словно с неба, сделали свое дело, и к обрыву я подошла, сплетаясь пальцами с бером. Выгибаясь грудью к небу и закрыв глаза, ловила губами воздух, даже не пытаясь унять крик, рвущийся на волю.

Мир перед глазами кружился, бешено вращался, вминая меня в постель. Если бы не Берд, лежащий сверху, я, возможно, взлетела бы к потолку, потная, утомленная, но дрожащая от переполнявшей целостности.

Я целая.

Мне нужны эти беры просто для того, чтобы дышать, спать, есть и даже открывать рот. Мое существование без них не несет никакого смысла, только пустую суету и серость.

Наверное, в ту секунду я по-настоящему ощутила себя берой, познавшей парность, которая стремительно переворачивает жизнь с ног на голову. Хотя, если быть точной — с головы на ноги. Ведь все происходящее впервые показалось мне правильным.

Правильный вдох, правильный взгляд, правильные объятия и правильный бер рядом. Жизнь обрела понимание, благословляя меня и даря способность видеть мир таким, каким его видят беры.

Моя медведица…

Нежность к зверю, к которому я раньше испытывала смесь страха и раздражения, выплеснулась на образ, который я видела в своей голове. На секунду мне даже показалось, что она лижет мне плечо, прощая и обещая больше никогда меня не бросать.

Я теперь под охраной, я под защитой. У меня есть мои беры и мой зверь.

— Я чувствую, что у тебя щиплет в носу от слез, Ласка, — немного осуждающе протянул он. — Только не выдумывай…

— Ты иногда бываешь таким занудой, — фыркнув то ли от смеха, то ли от того, как дрогнула грудь, открыла глаза и повернулась к беру, касаясь пальцами его лица.

— Я такой, — не смутился он, пытаясь губами поймать кончики. — И буду продолжать, пока не сознаешься, что тебя расстроило.

— Это от счастья. Я с медведицей помирилась.

— Это замечательно, — растянув губы еще шире, бер позволил увидеть звериные заостренные клыки, которые теперь казались милым дополнением к образу грозного медведя. — Может, это поможет ей показать себя. Вам обеим нелегко пришлось. Жить со зверем в ссоре — непосильная ноша.

— Наверное, ты прав. Я сама виновата в том, что она не захотела дарить мне свою шубу.

— Это обязательно случится. Вот увидишь. Не к месту сказано, но, наверное, Буря права: наша мама может помочь. Она к зверям ближе всех.

— Хорошо бы.

— Есть хочешь?

— Зверски, — не постеснялась признаться, слыша, как удалившиеся на время братья вернулись, тихо шагнув в комнату.