Вот я и думаю, не проще ли «забить» покуда на контроль и весь ресурс использовать экономно – в первую очередь, на изменение тех ложных постулатов, которые и есть всему причина?

Я:

Вот ведь вроде как все понято! А почему же?…

С:

Чтобы тебя и твои огромные ресурсы можно было удобно использовать, управлять ими, тебя надо непременно парализовать: внушить, что ты – пустое место, и они тебя осчастливили, что родили (ты просила?) и потом вообще не бросили. А на самом деле… Ох, какая же это тяжелая тема.

З:

Терпение притупляет боль. У меня болевой порог настолько высокий, что врачи в роддоме удивлялись: «Вы должны по идее уже кричать!», а я отвечала: «А что, уже можно?»

Я не обращаю внимания на факт терпения. Что я там терплю и как – уже не чувствую.

Терпение боли. Однажды меня обидели. Словами. Сильно. Внутри взвыла. Пришла домой и сделала себе электроэпиляцию. Одна боль заменила другую. И прошла. И теперь эпиляция для меня – не больно. Меня спрашивают: как ты терпишь? А я не терплю, как мне кажется…

Я:

Боль бить болью. Да, я о таком знаю. Иногда даже на себе применяю. Если меня мучает какой-то жуткий страх, то я быстро придумываю еще какой-нибудь страх, чтобы бояться сильней, в результате тот, первый, немножко утихает. А когда уже есть два страха, оно почему-то легче.

З:

Только «терпелка» проходит точку невозврата. Когда перестаешь чувствовать не только боль, потребности и желания, но и вообще теряешь возможность чувствовать. Например, можно долго терпеть «какую-никакую», но семью, потому что семья – это святое и разрушать ее нельзя… а потом уже даже не хочется искать темы для разговоров в этой семье… нет тем, нет разговоров… ничего нет.

Т:

Думаю, что «терпелку» надо воспитывать так, чтобы она была осознанной и осмысленной. Когда ребенок занимается спортом, например, терпеть ему приходится немало. Но он понимает, зачем все это нужно, ощущает результаты. Если же все бессмысленно, терпеж ради терпежа – вот такие эффекты и возникают…

Я тоже, кстати, очень долго не понимала разницы между впившимся в бок крючком от платья на сцене, и такими же ощущениями в быту. Потом, правда, дошло, что уйти со сцены и поправить ситуацию я могу только в положенное время, там – работа. А в работе бывает всякое. Но когда я в любой момент могу избавиться от неприятных ощущений, но этого не делаю – надо что-то «в консерватории» менять…

Я:

Конечно, бывают ситуации, когда уметь терпеть необходимо! Работа – одна из них. А вот терпеж ради терпежа… Об этом, поганом, и речь. Вот именно – «консерватория»! Перепрограммируйте меня, пли-и-из!

Т:

Только сама сможешь перепрограммироваться. И я – только сама. Так уж сложилось «исторически», что-либо продолжаешь терпеть, либо приводишь «консерваторию» в порядок… А она тебе чуть не каждый день – сюрпризы устраивает.

Новый друг К:

Это не убежденность в благости страданий – это уже условный рефлекс. «Спасибо» дрессировщикам!

Не знаю, можно ли сломать этот рефлекс, но уверена, что надо продолжать попытки сделать это. Будем делать параллельно, а потом поделимся результатами.

Словом, продолжаем бороться и меняться. Пожалуй, это никогда не поздно, потому что никогда не поздно начать жить по-человечески, а не по-рабски покорно и в страхе.

Кое-чему я уже научилась: противостоять тупой агрессии. Научилась не бояться и не стесняться говорить дураку, что он дурак, а мерзавцу – что он мерзавец. И даже – о чудеса! – давать сдачи. Не физически, разумеется, хотя, наверное, уже тоже смогу. Я не боюсь. Для меня это огромное достижение! И я счастлива. Неужели когда-нибудь я смогу окончательно справиться со страхом?

Когда поддаешься страху перед злом,

то уже начинаешь чувствовать зло страха.

Пьер Бомарше

Есть еще один кошмар, который преследует меня с детства, часто отравляет жизнь многим девочкам, а потом и подросшим девушкам… Этот страх может не кончиться и у взрослой женщины. Впрочем, не совсем так… Страха как такового уже нет, но с годами он превращается в не менее гадкие вещи: комплекс женской неполноценности, ощущение себя грязной – в общем, целый букет чувств, делающих жизнь несчастной, постылой.

Я имею в виду сексуальные страхи… Возможно, мужчины даже не представляют себе, насколько разными, причудливыми и мучительными могут быть эти девичьи-женские кошмары, а возникают они вовсе не на пустом месте.

Детские страхи

(из рассказов знакомых и друзей)

«Мне кажется, что корни неприятия себя как женщины у меня растут не только из родительской семьи, но и из особенностей педагогики на советский лад. Во-первых, была у меня «воспиталка» в детском саду, которая, если кто-то из детей шумел в тихий час, раздевала ребенка догола, завязывала ему глаза, ставила на подоконник и уходила. Со мной никогда такого не проделывали, но один только мучительный страх, что могут, превращал мою жизнь в ужас. А с одним моим знакомым так поступали не раз. Он рассказывал, что мучительно страшно и стыдно было вот так стоять перед всеми. Его детсад был в другом городе. Значит, «педагогический» прием этот применяли повсеместно, что ли?

А как издевались над нами взрослые бабы-»воспитательницы» в пионерских лагерях! Честно, встретила бы сейчас кого-то из них – просто избила бы. Нам было лет по 10-11, и что выдумывали эти идиотки! Если кто-то в тихий час болтал, шумел, они выставляли девочек в одном нижнем белье в палату мальчиков. Ну, или в качестве «акта милосердия» – просто в общий игровой зал (куда опять же могли заглянуть мальчики). На хрена? Извините, но других слов нет! На хрена было глумиться? Ломать детскую психику – это просто садизм! Я, как только вспомню, у меня комок в горле… ненавижу этих дур, ненавижу!…

Как они вбивали нам в голову, что быть женщиной стыдно! Мне повезло, мне на самом деле повезло – я в середине сезона сломала руку, и меня отправили в изолятор. «Воспиталки» приходили и просили меня не писать маме, что я сломала руку, ведь мама будет волноваться. Еще бы! Любой родитель начал бы волноваться, звонить в лагерь, а то и устраивать разносы… Правда, сомневаюсь, что моя мать стала бы это делать.

Сейчас вспомнила, и сердце колотится… Никто эти вещи не признает за насилие, а ведь это было самым настоящим насилием».

Наверное, некий «здравомыслящий» взрослый скривит рот и презрительно заметит: «Хм, какие, право, пустяки! Такая чушь не может поломать психику девочки…» Может, уважаемый, еще как может! Это взрослым (да и то не всем) в сексуальной сфере давно все известно, ясно и очевидно. А дети, представьте себе, вообще ни о чем таком понятия не имеют. Они чисты и непорочны, в отличие от воспитателей и своих родителей. Для них все, что делит людей на женщин и мужчин, – новость, все – открытие. И даже если им что-то говорят взрослые дураки, дети воспринимают сказанное на веру, безусловную веру, потому что большие дяди и тети для них прежде всего взрослые, а глупы они или умны, малышам станет известно гораздо позже.