– Даже не думай. – Я отпрянул. – А он в курсе, что ты мне пишешь, Дэйв твой? – Я бросил взгляд на лестницу, ведущую на второй этаж. – Он думает, я твой старый друг?

– Дай мне пару минут, тут есть одно место за углом. Или лучше в парк?

– А, ну да, в парк, гулять, предаваться воспоминаниям и все такое, чтобы ты потом вздохнула: «Ах, я бы так хотела поцеловать тебя, но не могу». Ты мне это предлагаешь? – Я посмотрел на нее с ненавистью. – Я пытался покончить с тобой! Как ты и хотела. И у меня уже начало выходить, но ты нашла способ пролезть обратно в мою жизнь!

– Это же просто письма, – тихо ответила она. – Я не думала, что ты…

– Что я что?! Ты нарочно не даешь себя забыть! Ты хочешь жить тут в миленьком домике с кошмарными анютиными глазками и время от времени закидывать в мою жизнь очередную бомбу! И знаешь что? Я хочу тебя забыть! Ты уже не вызываешь у меня никакой симпатии!

– Но я ведь ничего не сделала!

– Ты написала, что скучаешь!

– Ну… – Она сжала ворот халата. – Я думала, тебе это будет приятно.

– Я поставил под удар свой брак, ты сама меня бросила и теперь, значит, засомневалась в своем решении?!

– Я не говорила, что сомневаюсь! – Она повысила голос. – Только что скучаю. В этом нет ничего предосудительного. И не ври, что ты по мне не скучал.

– О, скучал, еще как. Так скучал, что пустил всю жизнь псу под хвост. Жена со мной не разговаривает. Я живу у родителей. По вечерам… по вечерам я играю с ними в карты! Короче, мне теперь не хватает многого, не только тебя. Так что бери свои письма и исчезни. На этот раз по-настоящему. Друзьями мы с тобой никогда не были и не будем. Не пиши мне, не звони, пропади пропадом. Мне неинтересно, как ты живешь, и я не хочу, чтобы ты знала, как живу я.

Она мялась в дверях, сжимая отвороты запахнутого у горла халата. Лицо у нее было грустное, по своему обыкновению она закусила губку, склонив голову набок.

– Значит, твоя жена все-таки узнала…

От возмущения я чуть дар речи не потерял:

– Пошла ты! Посмотрим, сколько ты будешь хранить верность своему пижону, а потом я невинно похлопаю глазами и сочувственно спрошу: «Ой, а он что, все-таки узнал?»

– Я никогда перед тобой не притворялась! – выпалила она, сверкнув глазами. – Я никогда не делала вид, что хочу увести тебя из семьи! Я ни в чем не виновата, и нечего перекладывать свои проблемы на мою голову!

Я покачал головой.

– Поразительно… А я и правда уже жалею. Жалею, что вообще с тобой связался. Ведь наши отношения с самого начала были ошибкой?

– Я не считаю их ошибкой. – У нее навернулись слезы. – И ты тоже.

– Ты – карусель. Одна краткая минута удовольствия. Никакой ответственности. Вверх и вниз, и вниз, и вниз.

У нее задрожал подбородок.

– Зачем так делать? Мы могли бы поговорить по-хорошему. Ты бы мне все рассказал. Я же всегда была добра к тебе, я никогда не врала.

– А, так ты хотела дать мне бесценный совет, как помириться с женой?

Она поджала губы. На лестнице послышались шаги.

– Это он? – спросил я. – Познакомишь?

Лиза покраснела и схватилась за дверь.

– Что, занервничала? Ты погоди, я тебе еще писать начну. Испорчу тебе жизнь, как ты мне.

– Мне очень жаль, что ты так себя повел. – Она отступила назад в дом. – Но сделанного не воротишь. Я больше никогда не напишу тебе. Живи счастливо, Ричард. Ты меня расстроил.

И, еще раз оглянувшись, она захлопнула дверь перед моим носом. Я смотрел, как она проходит в гостиную и задергивает шторы на окнах, выходящих на улицу. Хотел подслушать, о чем они говорят, но не смог разобрать слова. Тогда я пнул кадку с анютиными глазками. На кирпичную дорожку вылетел ком земли. Я наклонился, взял кадку, перевернул и тряс до тех пор, пока не выпотрошил до дна, рассыпав под крыльцом землю, удобрения и фиолетовые цветочки с корнями.

Расстроил я ее! Ха! Нет уж, я собирался ее разозлить!

Я стоял и любовался делом своих рук, пока меня не начала бить дрожь. Все, я добился чего хотел: если только у нее нет непреодолимого влечения к международной почте, писать она мне больше не будет.

Однако хотел я не только этого. Я хотел разрешения на счастье, заверения, что все теперь будет хорошо. Я хотел ломоты в коленях от стояния на полу у ванны, в которой плещется моя дочка. Я хотел наблюдать за Анной, когда она болтает о чем-то на вечеринке у друзей. Хотел смотреть, как она раздевается перед шкафом, видеть два желобка вдоль позвоночника на ее обнаженной спине. Хотел чувствовать ее тело всей кожей, прижимать ее к груди, вдыхать аромат ее волос, хотел, чтобы ее дыхание щекотало мне шею. Я стоял под дверью бывшей любовницы, и у меня не было ни картины, ни четкого понимания, что делать дальше, зато была непоколебимая уверенность в том, что я хочу вернуть Анну-Лору.

Я ехал назад в Хэмел-Хэмпстед, радуясь тому, что могу вцепиться руками в руль и тем самым унять их дрожь. Все пошло совсем не так, как я планировал. Наша встреча была достаточно краткой, чтобы Лиза продолжала оставаться в моем сознании чем-то вроде галлюцинации, но и этого хватило, чтобы как следует расшатать мои нервы. И все же цели я достиг. После моей выходки она точно не захочет больше со мной общаться.

Однако я так и не вернул картину. А ведь собирался доблестно пересечь Ла-Манш с «Медведем» и поразить Анну не только наглостью жеста, но и осязаемым результатом.

В итоге предъявить мне было нечего. Но и оставаться у родителей я больше не мог. Анна-Лора – женщина интеллектуально развитая. Она адвокат, черт побери. Нельзя давать ей возможность слишком долго размышлять в одиночестве.

Я добрался до места, выскочил из машины и влетел в гостиную. Мама в халате натирала полиролем журнальный столик.

– Бог ты мой, где пожар? – спросила она, подставляя мне щеку для поцелуя.

Папа сидел на кухне и жевал хлопья с молоком. Я сунул руку в пачку и стал грызть всухомятку. Мама пошла за мной и остановилась в дверях, прислонясь к косяку.

– Я еду домой, – сообщил я с полным ртом.

Папа опустил ложку.

– Так вы с Анной поговорили?

Я не ответил и полез в холодильник за апельсиновым соком. Мама почуяла в воздухе напряжение и ушла орудовать тряпкой и полиролем на безопасном расстоянии.

– То есть ты решил просто так взять и вернуться? – уточнил папа.

– Да. Я ее муж.

Папа состроил недоверчивую гримасу:

– Надеюсь, ты хоть придумал, что делать. – Скрестив руки на груди, он внимательно посмотрел на меня и вздохнул: – Не придумал… Эх, Ричи… Лишь бы она смогла тебя простить.

Собираясь на выход, я притормозил у маминого «рукодельного» шкафа – узкого закутка рядом с гостевой спальней, набитого упаковочной бумагой, лентами, блестками и прочей мишурой. Я взял несколько листов синей бумаги, тюбик клея и детские ножницы и засунул все это в сумку. Заодно прихватил кассету с видеозаписью родителей и камеру. Для меня это было все равно что взять с собой их портрет – старенькую карточку с потертыми краями. Отчаянный поиск опоры.