лежали перегрызенные веревки Ефрема; сторож взял их, заглянул на то место, где спал Ефрем; оно было пусто.

— Убежал! Молодой еврей с курчавой головой убежал, — закричал он и понес веревки к старшему надзорщику.

Последний созвал собак, дал им понюхать веревки и приказал искать. Остальных осужденных собрали, сделали им перекличку и перевязали их попарно веревками.

Затем надзорщик отправился со своими собаками искать след беглеца.

В это время сердце Иисуса Навина сильно билось, он только надеялся на прыткие ноги племянника. Действительно, через несколько времени надзорщик вернулся со своими собаками, не найдя беглеца. Он сознался, что его старые ноги не в состоянии догнать юношу, и послал двух младших сторожей.

Надзорщик был страшно взбешен и проклинал принца Синтаха, вмешавшегося не в свое дело. Затем он приказал сковать снова всех осужденных, и Осию заковали вместе с хромым стариком, и, кроме того, их заставили всех стоять у костра до самого утра.

Надзорщик догадался, что бывший военачальник, желая ввести сторожей в заблуждение, закричал: «Шакал!» — и дал себе слово выместить на нем всю злобу.

Иисус Навин не давал ответов на расспросы своего товарища по цепи, так как ожидал с нетерпением возвращения посланных за Ефремом сторожей. Затем он собрался с мыслями и стал молиться, отдав свою судьбу и судьбу юноши в руки Бога отцов его; но его молитва часто была прерываема бранью и насмешками сторожей.

Но человек, повелевавший когда-то тысячами, спокойно переносил грубости, считая это как бы неизбежным злом; но все же он едва мог скрыть свою радость, когда с восходом солнца явились измученные сторожа, посланные в погоню, и принесли с собою собаку с раздробленным черепом.

Надзорщику оставалось теперь только заявить о побеге в первом укреплении Этама, куда и направились осужденные.

Преступники двинулись в путь, и сторожа беспрестанно их подгоняли. День был жаркий, солнце сильно пекло; но Иисус Навин, привыкший к продолжительным переходам, терпеливо переносил все мучения, тогда как его товарищ по цепи, поседевший за письмом, еле передвигал ноги; он, наконец, совсем упал, так что пришлось его посадить на осла, а с Иисусом Навином сковали другого, брата первого; это был смотритель царских конюшен, сильный и рослый египтянин, приговоренный к каторжным работам только потому, что приходился родственником одному государственному преступнику.

С этим Иисусу Навину было идти гораздо легче, и притом бывший смотритель царских конюшен внушил ему большое участие; он рассказывал, что оставил жену и ребенка в крайней нужде; два старшие мальчика умерли у него от заразы, и он не мог даже позаботиться об их погребении, так как в то время сидел в тюрьме.

После второго привала огорченный отец сделался еще откровеннее. Он жаждал мести и предполагал, что такое же чувство должно было зародиться и в нем, который попал в беду из более высшего положения в государстве, чем то, которое занимал смотритель царских конюшен. Последний рассказал, что у него была невеста, принадлежавшая к наложницам фараона, и вот через нее-то удалось затеять заговор против фараона в доме затворниц. Теперь, вероятно, ему хочется знать, кого женщины желают посадить на место Менефты.

Иисус Навин вопросительно посмотрел на своего собеседника, а тот прошептал:

— Синтах, племянник фараона, и его мать стоят во главе заговора. Раз я буду свободен, то вспомню и о тебе; моя невеста меня никогда не забудет.

Затем он пожелал узнать, за что Иисус Навин ссылается в рудники, и тот рассказал ему также все откровенно.

Когда египтянин узнал, что его сковали вместе с евреем, он сильно рванул цепь и проклял свою судьбу; но скоро его гнев несколько успокоился, тем более, что Иисус Навин смиренно переносил его брань; зато бывшей смотритель царских конюшен не досаждал ему более вопросами и жалобами.

А Иисус Навин предался своим мыслям и старался проверить свои чувства, овладевшие им в последние дни.

Это размышление принесло ему пользу; он несколько успокоился и на следующем же ночлеге крепко заснул.

Когда он проснулся, небо было усеяно звездами, и это напомнило ему ночь в Суккоте и то горестное для него утро, когда его возлюбленная, отказавшись от него, заставила его служить Богу и народу. И теперь над ним возвышался звездный небесный свод, и Иисусу Навину казалось, что он никогда еще не чувствовал так близости Бога, как в ту минуту. Он стал думать о безграничном могуществе Господа и пришел к тому убеждению, что Всемогущий Творец неба и земли, избравший евреев своим народом, не даст им погибнуть от руки египтян.

Но тут он вспомнил о своем несчастном положении, что, быть может, ему придется скоротать весь свой век в рудниках; но опять луч надежды закрался в его сердце, и он стал думать, что Бог не допустит его до такого ужасного несчастия и избавит его от рук врагов.

Утром осужденные шли по пустынной местности и достигли, наконец, первого укрепления. Здание укрепления возвышалось на каменистой почве и вокруг него не было видно никакой растительности; укрепление было обнесено валом и деревянным забором; в здании и около него суетились вооруженные воины; туда уже дано было знать о намерении евреев пробиться сквозь укрепления на перешейке, и потому-то там приняли приближавшихся осужденных за передние отряды евреев, но когда преступники подошли ближе, то их узнали; тем более, что уже старший надзорщик послал гонца к начальнику укрепления с бумагою от высшего начальника относительно пропуска преступников через укрепление.

Осужденных впустили в ворота, и отсюда им уже нельзя было убежать, если бы даже и ушли все сторожа. Забор был слишком высок, а если бы кто вздумал влезть на крышу здания и оттуда спуститься вниз, то его поймали бы раньше, чем он успел бы скрыться за валы укрепления.

Когда-то Иисус Навин был сам военачальником в этом укреплении. Здесь ждали теперь евреев, так как Моисей не вернулся в Египет, на юг он тоже не мог идти, потому что там были озера, а как перевести сотни тысяч народа через глубокие воды? Затем Иисус Навин слышал, как начальник укрепления говорил старшему надзорщику, что евреи свернули к югу и теперь, вероятно, бродят по пустыне; об этом уже дано знать в Танис, но там фараону пришлось отложить выступление войск, пока не кончится семидневный траур по наследнику престола. Это послужило на пользу странствующим евреям; недавно прислано с голубем письмо, что Моисей со своим полчищем расположился станом у Пигагирофа[9], так что войску нетрудно будет их сбросить в воду, как стадо скота, так как им нет