Неизвестно, что бы ответил ему Лори, покрасневший пуще прежнего, если бы из соседнего ящика не раздалось странное кряхтение.

— Кха-кхи-ки-ки-кха! — надрывались в ящике странные звуки. Сорроу сдвинул брови, подошел к ящику и заколотил в него что было силы.

— Сорроу, менд-месс! — раздалось оттуда жалобно.

Лори и техник Сорроу, переглянувшись, сорвали с ящика крышку, и взорам их предстал слесарь Биллингс, скрюченный наподобие английского замка и глядевший на них жалобными голодными глазами.

— Биллингс! — воскликнул Лори.

— Биллингс! Ты! — сокрушенно вырвалось у техника Сорроу.

— Я, ребята, я самый! Я теперь, можно сказать, перенес самое худшее, что может нас ожидать на том свете, ребята: герметическую закупорку, ни больше ни меньше. После этого я не боюсь смерти, нет, ни чуточки не боюсь смерти, подавай мне ее кто хочет, хоть сама холера.

— Не философствуй, — мрачно ответил Сорроу, — скажи мне лучше, как это ты, опора нашего союза, степенный парень Биллингс, как это ты уподобился мальчишке Лэну и шмыгнул в ящик за юбкой?

— Нет, Сорроу, нет, не за юбкой! — сердито ответил Биллингс. — Я, брат, видел ее в штанах нашего Лори, и я тебе говорю, что, будь на ней не то, что штаны Лори, а футляр от барабана или почетное знамя Бостонского университета, я бы и то пошел за ней, куда она хочет, вот провалиться мне на этом месте!

— Правильно, — произнес кто-то возле них.

Все трое, вздрогнув, обернулись во все стороны. Но вокруг не было ни души, а грузчики суетились на далеком расстоянии, в обществе мистера Пэля.

— Правильно, — повторил кто-то еще раз, и мешок, лежавший у ног техника Сорроу, резко изменил свои очертания.

— Черт тебя побери, кто бы ты ни был, — сказал техник, шлепнув мешок всей пятерней, — вот пошлю я тебя отсюда в хлебопекарню, а там уж разберут, что из тебя выпечь, негодный бездельник, трус, дезертир!

— Этого ты не сделаешь, Сорроу, — произнес мешок, распоролся пополам и выпустил оттуда не кого иного, как Нэда.

— Так я и думал, — расхохотался Лори, — ну, ребята, теперь вся наша компания налицо. Мы ее спасли из Гудзона, так уж нам, значит, на роду написано не отставать от нее ни на шаг.

— Это мы еще посмотрим, — проворчал Сорроу, — прежде всего я сведу вас прописаться, ребята, а потом устрою на работу. Можете нюхать с мисс Ортон один и тот же воздух, если это вам нравится, но видаться с ней я вам положительно запрещаю.

— Как бы не так! — воскликнул Лори.

— Как бы не так! — промычал Биллингс.

— Как бы не так! — процедил Нэд.

И словно в довершение их слов на пристани вдруг показалась высокая тоненькая фигурка в белом костюме, в ореоле каштановых кудрей и с большой лохматой, грязной собакой, шедшей за ней по пятам, виляя хвостом. Фигурка оглядывалась из-под беленькой ручки во все стороны, пока не заметила техника Сорроу и наших трех приятелей. Тогда она радостно вскрикнула, всплеснула руками и со всех ног бросилась им навстречу. Собака, в два прыжка опередив ее, кинулась в ноги технику Сорроу, завизжала и неистово забила хвостом.

— Черт меня побери, если это не Бьюти! — вырвалось у потрясенного техника, и он, что было силы, стиснул в объятиях запачканную и взъерошенную собаку, предоставив своим товарищам выражать такие же чувства по адресу мисс Ортон.

Глава тридцать вторая

Мистер Василов в стране чудес

Василов выскочил из подъезда, стараясь ни о чем не думать. Он закурил папиросу и сделал два-три конца перед домом, он успокоился и занялся обзором окружавшей его местности. Дом, где их поместили, был старинной постройки, должно быть, от петровских времен. Первоначально ядро его обстраивалось несколько раз, и от множества наслоений архитектура казалась чудовищной, хотя и грандиозной. Здесь было общежитие художников и писателей. Сюда помещали приезжих коммунистов. Почти у каждого подъезда стоял автомобиль, то и дело, стрекоча, подлетали мотоциклеты. Не успел он пройти несколько шагов, как его внимание привлекла торговка хлебом.

Это была старуха в дырявом платье, в мужских сапогах и с кусочком оконной занавески на голове. Лицо ее было так помято, пришлепнуто и обвисло, что походило скорей на кусок кожи, чем на человеческое лицо. Глаза были белы от старости и казались бессмысленными. Она стояла неподвижно, и покупатель сам бросал ей деньги в корзину, забирая оттуда булку. Не успел он разглядеть ее, как из ворот вышел высокий седой газетчик, с ногой на костыле, с лицом, обезображенным темными пятнами, и с висячей, как у бульдога, губой. Он вышел, прихрамывая, оглянулся во все стороны и, не заметив Василова, быстро подошел к старухе. Каково же было удивление Василова, когда газетчик почтительно поцеловал руку торговке, отвесив ей самый придворный поклон, и произнес на изысканном английском языке:

— Как ваш ревматизм, княгиня?

— О, я не ропщу, — кокетливо ответила торговка, — я надеюсь, вы читали последнюю речь нашего возлюбленного монарха?

— Читал и ношу в сердце!

После обмена церемонными приветствиями, газетчик побежал, прихрамывая, к пешеходам, а торговка застыла в прежней позе.

— Хорошенькое местечко, где нищие похожи на придворных, — пробормотал Василов и двинулся дальше, присматриваясь и прислушиваясь. В эту минуту на улицу вылетел автомобиль, украшенный красным флагом. В нем сидело двое простых рабочих в заштопанных куртках, оживленно беседовавших о чем-то со статным человеком в военной форме. Как только автомобиль был замечен с улицы, пешеходы подняли шляпы, и многие крикнули какое-то приветствие.

«Должно быть, важное лицо в городе, — подумал Василов, — забавно, что оно разъезжает с простыми рабочими».

В эту минуту автомобиль, летевший во всю мочь, остановился как вкопанный.

«Что случилось? Кто может помешать проезду такого важного лица в городе?» — продолжал раздумывать Василов, оглядев почти пустынную улицу. Вот тебе и раз! Через нее проходило несколько пар крохотных детей, одетых в одинаковые бедные платьица с одинаковыми шапочками на стриженых головах. Их вела некрасивая девица в очках, похожая на квакершу. Она энергично размахивала руками и, проведя последнюю пару своих птенцов под самым носом автомобиля, сделала шоферу величественный жест рукой, после чего тот пустил машину. Поистине необыкновенное зрелище! Бедные, бездомные дети идут,