— Правда, последние два класса я экстерном прошел, заочно в городе. У нас в селе только восьмилетка есть. Могу аттестат показать, — и дернулся сорваться в дом, да мать остановила.

— Это хорошо, что есть аттестат, — констатировал я этот отрадный для меня факт. — Я вот свой только в армии получил.

Вот и первый бадонский стипендиат образовался. Неказист, но глаза живые. Если он еще на учебу злой, так то, что требуется.

— На будущий год поедешь в Будвиц, — пообещал я ему, — в Политехнический институт учиться на геолога. Учиться читать камни как книгу. Заодно мать свозишь на могилу брата. А этой зимой я тебе посильную работу во Втуце найду. С заработком.

— У него, ваша милость, в этом аттестате плохих отметок нет, — влезла мать с гордостью, как только услышала про заработок, будто не за это же самое совсем недавно сына ругала. — И учитель его хвалит.

— Ваша милость, но у меня нет таких денег, чтобы заплатить за учебу, — спрятал парень руки за спину.

Гордый горец.

— А учиться хочется? — не отставал я.

— Учиться хочу.

— Имперский язык знаешь?.

— Знаю. Читаю и пишу. Но говорю не очень.

— Твой брат тебе поможет получить высшее образование.

Мальчик недоуменно смотрел на меня, не понимая ничего из моих слов. Потом выдавил из себя обиженно:

— Мой брат погиб на войне.

— За подвиг брата ты получишь «Бадонскую стипендию» на образование, — обнадежил я его. — Но когда защитишь диплом, то вернешься обратно домой изучать наши горы. А пока собирайся. Через неделю я уезжаю во Втуц. Если не хочешь идти до города пешком, не опаздывай. До весны ты должен выучить еще и огемский язык.

— Мы вместе выпьем за наших героев… Выпьем и снова нальем. Мы вместе выпьем за наших героев… И каждого назовем, — надрывалась озаряемая четырьмя большими кострами толпа под вполне приличный деревенский оркестр. — Пока есть кому выпить за душу героя — горец живее живых.

Все радуются. Музыка разухабистая. Песни юморные на грани приличия. Воистину веселая тризна. Немного ослабить рамки полового поведения — и полный Вудсток.

А ведь это действительно настоящие поминки, на которых, торжественно сменяя друг друга, старцы с седыми бородами зачитывали длинный свиток погибших на войнах из господской усадьбы и трех подчиненных ей деревень.

Поименно.

За почти три сотни лет.

Первым назвали молодого графа — все же это по нему тризна, последним — Йёссена.

Хорошо меня вовремя предупредили, что полную кружку за каждого помянутого пить не следует, достаточно каплю, чтоб его душа не затерялась в безвестности. Иначе до конца списка можно самому не дожить. Но хоть по капле за каждого героя, но убывает в кружке. А кружка всегда должна быть полной, и за этим особо следили молоденькие девочки с кувшинами в руках, которым самим пить вино еще не по возрасту.

К открытой бочке самостоятельно никто не лез. И это меня проняло до печенок. Дисциплинированный народ.

В конце панихиды все выпили по две кружки. И снова спели «Выпьем и снова нальем».

— У человека может не быть могилы, он может пропасть без вести. Но пока его дома поминают, душа его жива, — пояснила мне Альта, весь этот вечер на поминальном поле не отходящая от меня ни на шаг. — Когда тризна печальная, наши герои горюют вместе с нами, когда веселая, то вместе с нами радуются и они.

И я, кажется, понял истоки безбашенной храбрости рецких стрелков на войне. Они не боялись умереть. Они твердо знали, что будут жить вечно: пока за них дома хоть кто-то выпьет каплю вина и произнесет его имя — он жив. Труса же никто поминать не будет.

И в этот список никогда не попасть патриарху, умершему в своем доме на супружеском ложе в окружении многочисленных потомков. В древности такие дедки сами уходили на войну, пока еще оставались силы. И добровольно бросались на вражеские пики, оттягивая их в своем теле до земли, чтобы дать своим товарищам через такую брешь прорвать строй и разбить вражескую баталию.

Нынче нравы смягчились. Считается, что своих патриархов надо поминать в кругу семьи, а публично только героев.

Потом были танцы. В честь нашей «кровавой тризны» по Битомару показали боевые пляски — с кинжалами, барабанами, даже алебардами. И шутливую пантомиму, как мы царцев резали. К концу дня в усадьбе все уже знали, кто такой Кровавый Кобчик. И больше морды от меня никто не кривил. Признали равным молодому графу. Природным господином. Наследником.

Завершили поминальный фестиваль конкурсом танца на палашах. Выступали всего четыре четверки — от каждого населенного пункта, и общим голосованием выбирали лучшую. Приз был объявлен заранее от поместья — каждому победителю по пятнистой горской свинье, худой как собака и такой же кусачей. Что касается меня, так я даже не понял, почему кто-то из них лучше других. На мой взгляд, все они были виртуозы. Но у публики свои резоны и критерии.

На поле все пришли в традиционной этнической одежде, хотя днем многие ходили по имперской моде одетые. Только я с Вальдом и моя команда в военной форме. Но это никем не воспринималось как колебание устоев. Наоборот, с любопытством рассматривав медали на груди бойцов. Особенно девушки.

А потом пошли обычные танцы, хороводные и парные. Альта меня не только опекала, но и танцевала, не подпуская ко мне других претенденток. А желающие были… как я понял по дерзким взглядам, претендентки не только на танцы…

А в самом конце к всеобщему ажиотажу Тавор запустил в небо три ракеты — красную, зеленую и белую. Зря, что ли, ракетницу трофейную с собой таскаем?

Потом все со всеми перецеловались, как на Пасху, и под тихое хоровое пение разошлись по домам. Далеко за полночь.

На поле остались только дежурные присмотреть, чтобы костры полностью прогорели.

Я обратил внимание управляющего на это.

— Мориуш, не проще ли залить костры водой? Да и безопаснее так будет в пожарном отношении.

— Нет, ваша милость, не проще. Поминальные костры должны прогореть сами. Они как бы наша жертва душам героев. Прерывать жертву нехорошо. Если все прошло как надо и предкам понравилось, то души героев оставляют нам несколько крупиц золота в золе. Парням надо будет дождаться, когда все прогорит, и просеять золу. Это уже при свете дня получится у них.

Угу… Костры, как я ранее заметил, разжигали на песчаных подушках.

— А песок под костры берете с особого места? — не отставал я.

— Какой там… Здесь же, ваша милость. Незачем далеко ходить. Чуть выше усадьбы протекает хороший ручей с песчаным дном. Вода в нем вкусная. Нескольких носилок хватает на все. И дорожки присыпать в парке песок оттуда же берем.

А ночное небо тут удивительно высокое. Незамутненного ультрамарина с огромными цветными звездами. И тонкий серпик желтоватой луны почти горизонтально лежит на верхушках деревьев. Саблей. Росчерком.