– Ну? Чего она?

– Ох, Пирс! – Фрейзер отер губы и постарался унять веселье. – Это твоя сестра.

Дункан похолодел.

– Какая сестра? – Он вытаращился на Фрейзера. – Чего ты несешь? Ты про Вив?

– Да, про Вив. Мы ходили в бар. Она была невероятно мила: смеялась всем моим шуткам и на прощанье даже позволила себя поцеловать. Ей хватило совести покраснеть, когда я открыл глаза и увидел, что она украдкой смотрит на часы... Я посадил ее в автобус и отправил домой.

– Как же это?

– Ну как, пришли на остановку...

– Ты понимаешь, о чем я! Как ты с ней встретился? Зачем? В смысле, повел ее гулять и...

Фрейзер опять засмеялся. Но уже иначе. Как-то грустно и смущенно. Ладонью прикрыл рот.

Через секунду засмеялся и Дункан. Сдержаться не мог. Он сам не понимал, почему и над кем смеется – над Фрейзером, собой, Вив, мистером Манди или над всеми сразу. Вот так почти минуту они стояли по разные стороны подоконника: красные, из глаз текли слезы, оба руками зажимали рты, безуспешно пытаясь подавить смех и фырканье.

Потом Фрейзер немного успокоился. Глянул через плечо и прошептал:

– Ладно. Наверное, она уже ушла. Залезай, ради бога! Пока нас не увидел полицейский или еще кто!

Он оттянул маскировочную штору, чтобы Дункан забрался в комнату.

* * *

– А, мисс Лэнгриш! – сказал мистер Леонард, приоткрыв свою дверь.

Кей подскочила. По темной лестнице она поднималась тихо, но, видимо, ее выдали скрипучие ступеньки. Значит, мистер Леонард в одиночестве сидел в приемной и, пребывая в ночном бдении, воссылал молитвы. Он был без пиджака, в рубашке с завернутыми манжетами. На площадку падал странный свет его синей лампы, которой он пользовался в заочных исцелениях.

Мистер Леонард стоял в дверях, лицо его пряталось в тени.

– Сегодня я думал о вас, мисс Лэнгриш, – негромко сказал он. – Как поживаете?

Кей ответила, что поживает хорошо.

– Наверное, провели приятный вечер? – Мистер Леонард наклонил голову и добавил: – Навещали старых друзей?

– Ходила в кино, – поспешно сказала Кей.

Мистер Леонард этак глубокомысленно покивал.

– Да-да, в кино. Прелюбопытное заведение, скажу я вам. Весьма поучительное... Когда в следующий раз пойдете в кино, мисс Лэнгриш, попробуйте кое-что сделать. Просто обернитесь и посмотрите через плечо. Что вы увидите? Множество лиц, освещенных беспокойным мерцающим светом скоротечного. В распахнутых глазах застыли благоговение, ужас или похоть. Вот так, знаете ли, фикции и грезы продают неразвитую душу в рабство материальному...

Тихий ровный голос подчинял. Кей молчала; мистер Леонард подошел и мягко взял ее за руку.

– Думаю, вы одна из тех душ, мисс Лэнгриш. Взыскуете, но пребываете в рабстве. Ибо глаза ваши опущены долу и не видят ничего, кроме праха. Поднимите взор, моя дорогая. Научитесь не зреть тлена.

Казалось, мягкие пальцы держат нежно, однако потребовалось легкое усилие, чтобы выдернуть руку.

– Ладно, – сказала Кей. – Я... Спасибо, мистер Леонард.

Сиплый голос звучал неуверенно и ей самой казался абсолютно чужим и нелепым. Кей отстранилась и неуклюже поднялась по лестнице; повозилась с замком, открыла дверь и вошла к себе.

Дождавшись, когда внизу щелкнет дверь мистера Леонарда, она, не зажигая света, прошла к креслу. Нога отфутболила нечто, зашуршавшее по сбитому половику, – оставленная на полу развернутая газета. На подлокотнике кресла стояли грязная тарелка и старый оловянный противень, полный пепла и окурков. На веревке у камина сохли выстиранные рубашка и воротнички, в сумраке серевшие, точно калька.

Кей сидела не шевелясь; потом достала из кармана кольцо. На ощупь оно казалось массивным и великоватым для исхудавшего пальца. Когда на улице Вив его отдала, оно еще хранило тепло ее руки. В кинотеатре Кей невидяще смотрела на буйную дерганую пантомиму, что разыгрывалась на экране, и крутила в руках золотой ободок, кончиками пальцев ощущая все его царапины и вмятинки... Наконец это стало невыносимо; она неловко сунула кольцо в карман и, спотыкаясь о ноги зрителей, поспешно вышла в фойе и оттуда на улицу.

Потом все ходила. Дошла до Оксфорд-стрит, затем до Рэтбоун-Плейс и Блумсбери, неугомонно чего-то ища, как и предполагал мистер Леонард. Решила вернуться на катер Микки и уже добралась до Паддингтона, но раздумала. Какой смысл? Зашла в пивную и пропустила пару стопок виски. Угостила какую-то блондиночку, стало чуть легче.

После устало побрела домой на Лавендер-Хилл. Сейчас она чувствовала себя выжатой. Кей снова вертела кольцо; невесомое, оно будто оттягивало руку. Вяло поискав взглядом, куда бы положить, она бросила его в противень с окурками.

Светясь из пепла, кольцо все равно притягивало глаз; чуть погодя Кей выудила его из окурков и обтерла. Надела на худой палец и сжала кулак, чтобы не соскользнуло.

Дом был тих. Казалось, замер весь Лондон. Лишь из нижней комнаты пульсировало приглушенное бормотанье мистера Леонарда, извещавшее, что он вновь в трудах; Кей представила, как, облитый синим электрическим светом, согбенный и неусыпный целитель посылает в хрупкую ночь свое страстное благословение.

Всякий раз, когда они выходили из тюрьмы, приходилось пару минут постоять, чтобы отец отдышался и платком отер лицо. Казалось, свидания вышибают из него дух. На мрачные старинные ворота, будто возникшие из Средневековья, он смотрел, как боксер, пропустивший удар, и бормотал: вот уж не думал... скажи мне кто...

– Слава богу, твоя мать этого не видит, – пропыхтел он нынче.

Вив взяла его под руку.

– Теперь уж не так долго осталось. – Она выговаривала слова, чтобы отец расслышал. – Помнишь, что мы говорили в первое время? Это не навсегда.

Отец высморкался.

– Да, да. Верно.

Потихоньку двинулись. Отец настоял, что понесет сумку, но с таким же успехом Вив могла нести ее сама – беспрестанно отдуваясь, он всей тяжестью вис на руке. Его можно принять за моего деда, думала Вив. Вся эта история с Дунканом превратила его в старика.

Февральский день был холоден, но ясен. Четверть шестого, солнце садилось; в темнеющем небе плавали два аэростата – единственные яркие предметы, вбиравшие в себя розовый свет. Вив с отцом шли к Вуд-лейн. Там рядом со станцией было кафе, куда они обычно заходили. Но сегодня в нем собрались женщины, чьи лица были знакомы: подруги и жены заключенных из других корпусов. Глядя в зеркальца, они поправляли макияж и хохотали как сумасшедшие. Пирсы пошли в другое кафе и взяли по чашке чая.

Здесь было не так приятно. На всех одна ложка, веревкой привязанная к стойке. Столы покрыты засаленными клеенками, на запотелых окнах следы от голов посетителей, развалившихся на стульях. Впрочем, отец ничего этого не замечал. Он все еще выглядел ошалелым и двигался механически. Руки его дрожали; поднося ко рту чашку, он пригибал голову и быстро отхлебывал, чтобы чай не успел расплескаться. Стал сворачивать сигарету, но рассыпал табак. Вив отставила свою чашку и помогла собрать со стола табачные прядки – вот и пригодились длинные ногти, пошутила она.