Несмотря на естественную близость к Молотову и Сталину в ходе внутрипартийной борьбы, космополитизм Аросева приводил к тому, что он относился с презрением к многочисленным не повидавшим мира и необразованным аппаратчикам, которых руководители партии стали активно выдвигать начиная с конца 1920-х годов. Однако репутация Аросева как старого большевика — ценителя европейской культуры оказалась выгодной для пражского отделения ВОКСа. Аросев декламировал стихи поэтов Серебряного века на вилле «Тереза» (в пражской резиденции советского посла), где царила атмосфера поэтического салона, и вообще делал заметным собственное присутствие в среде чешских интеллектуалов. В то время как Советский Союз становился страной все более закрытой, Аросев в качестве посредника между Советским Союзом и европейской культурой пользовался привилегией совершать путешествия по всему континенту из своей пражской резиденции, так что его дочери имели возможность «узнать и полюбить Европу». Он женился на чехословацкой балерине еврейского происхождения Гертруде Фройнд, которая, по воспоминаниям дочери Аросева от первого брака, была совсем нерусской, «европейской женщиной», высокоорганизованной и «сдержанной». Не имея возможности оставаться в должности посла после женитьбы на гражданке Чехословакии, Александр Яковлевич вернулся домой, к товарищам, которые не могли понять, как он мог жениться на иностранной «буржуазке»{252}.[18]

На примере Аросева мы можем видеть, какое большое значение имело международное культурное сотрудничество для большевиков, заботившихся о распространении положительного образа советской системы. Испытывая гордость за успех советской культурной дипломатии в Европе — в том числе и благодаря тому, что сам он очень хотел стать частью европейской культуры, — Аросев заботливо относился к своим связям с европейскими интеллектуалами. Однако в течение 1920–1930-х годов он пережил ряд внутренних конфликтов между своими честолюбивыми политическими и дипломатическими замыслами и собственной же идентичностью человека культуры: дневник Аросева содержит записи, свидетельствующие о внутренних сомнениях по поводу того, не административная ли работа в значительной степени привела к неудаче в его писательской карьере (поэтому своих детей Александр Яковлевич призывал искать успеха на поприще искусств — искать того, чего ему самому так и не удалось достичь){253}.

В качестве дипломатического работника в нескольких странах в 1920-х годах и советского посла в Праге Аросев приобрел всесторонний европейский опыт, который в СССР одновременно наделял его особым авторитетом и делал уязвимым. Когда после возвращения в 1929 году в Москву Аросев встретился со Сталиным, последний сказал ему в своей зловеще-шутливой манере, что Аросев-дипломат стал «по-буржуазному вежлив». В одном из своих многочисленных писем диктатору Аросев пытался доказать обратное с помощью революционной риторики и лести: «Наши дипломаты до сих пор сидели в ролях каких-то старых дев и радовались, если все тихи… За свои три ссылки и три побега я чаще всего слышал Ваше имя»{254}. В другом письме к Сталину Аросев призывал переориентировать советскую дипломатию, которая должна служить пропаганде идей коммунизма и «исходить из того положения, что столкновение между нами и капитализмом неизбежно». Речи Сталина, по его мнению, «испугали Европу (и, несомненно, Америку)»{255}.[19]

В то самое время, когда в качестве доказательства своей политической лояльности он демонстрировал вызывающе дерзкое отношение к Европе, в своей дипломатической практике Аросев общался и заводил дружеские отношения с представителями разных политических направлений. В итоге сотрудник секретной службы написал на него донос в Центральную контрольную комиссию (ЦКК), охарактеризовав «образ жизни» Аросева за рубежом как некоммунистический. Е.М. Ярославский, который возглавлял ЦКК и являлся главным блюстителем «коммунистической морали», будучи другом Аросева с 1917 года, писал Серго Орджоникидзе, что дальнейший «отрыв от СССР» будет «ему вреден как партийцу», поскольку Аросев начинает вести себя как «барин»{256}. Проблемы, связанные с его европейскими знакомствами, будут преследовать Александра Яковлевича и в 1930-е годы, когда он пытался обозначить свои политические амбиции перед высшим сталинским руководством, одновременно не прекращая восхищаться европейскими литераторами левого толка.

Пребывание Аросева в Праге совпало с Великой депрессией и годами первой пятилетки; там, как и повсюду, наблюдался рост симпатий к Советскому Союзу. Терпимое отношение к Коммунистической партии Чехословакии на некоторое время открыло двери Общества дружбы для членов этой партии. В 1931 году Аросев лично руководил сменой членов правления чехословацкого Общества дружбы, доложив в ВОКС, что коммунистическая фракция стала ведущей группой в организации. Неедлы оставался председателем, но коммунистическая фракция теперь собиралась отдельно. Помимо этой закулисной деятельности в Обществе, Аросев как посол участвовал во многих мероприятиях ВОКСа в Праге.

Отчасти благодаря исключительному личному вкладу Александра Яковлевича ВОКС имел многочисленные связи среди высокопоставленных деятелей Чехословакии. Документы содержат около десяти «очень важных» имен из научных, педагогических, музыкальных, театральных, кинематографических, литературных и журналистских кругов этой страны. Новое руководство Общества дружбы могло похвастать наличием в своих рядах не только коммунистов, но и людей из окружения президента Чехословакии Т.Г. Масарика, несмотря на антисоветские по большей части настроения чехословацкого правительства. К середине 1930-х годов референты ВОКСа высказались за то, чтобы в руководстве Общества предпочтение отдавалось не коммунистам, а членам массовой Национальной социалистической партии, поскольку они могли привлечь «высококвалифицированную интеллигенцию». Коротко говоря, в случае с Чехословакией ВОКС добился двойного успеха, сумев мобилизовать политически значимых деятелей массовой партии и большую группу активных членов партии коммунистической. Однако не став поводом для торжеств, этот успех — весьма характерно! — только подогревал в ВОКСе и советском посольстве тайные страхи, что коммунисты недостаточно послушны, а некоммунисты сохраняют связи с русской эмиграцией, не говоря уже о том, что влиятельные буржуа и социал-демократические группы, конечно же, будут «использовать» Общество в собственных целях{257}.