Миссис Беластра понимает меня правильно.

— Мы тут одни; Финн наверху. Я подумала, что вам, возможно, захочется, чтобы этот разговор остался между нами.

— Да, вы правы. Спасибо.

Я застываю как раз напротив входной двери. Солнечный свет из широкого панорамного окна отражается от кольца с маленьким рубином на безымянном пальце миссис Беластры. Ее волосы собраны сзади в тугой пучок, да и весь внешний вид скорее благопристойный, нежели модный. От карих глаз разбегаются «гусиные лапки», на лбу тоже залегли глубокие печальные складки, зато вокруг рта видны смешливые морщинки. Можно смело сказать, что в юности она была красавицей. У нее такая же, как у Финна, квадратная нижняя челюсть, пухлые алые губы и красивый вздернутый нос.

Интересно, когда это я решила, что у Финна красивый нос?

— Наша дружба с вашей матушкой началась с общей любви к книгам, — поясняет Марианна, махнув в мою сторону томиком стихов. — Нам обеим очень нравилась романтическая поэзия. А уж когда в город приехала Зара…

— Так вы знали и Зару тоже?

Ее губы трогает улыбка.

— Не более чем все остальные. Она была очень замкнутой. И очень храброй; многие сказали бы, безрассудно храброй, если дело касалось ее собственной безопасности. Ее жизнь была в ее исследованиях. Финн говорил, что вы искали информацию о том, что с ней произошло.

Я смотрю себе под ноги на натертый до блеска паркет. В магазине пахнет воском и лимоном, словно Марианна разложила по нему лимонные корочки.

Если Зара была так важна для Мамы, почему она никогда даже не упоминала мою крестную? Может быть, опасалась напугать нас историями о девушке, которая оказалась в Харвуде?

— Я даже не знала, что у меня была крестная, пока не прочла Мамин дневник. Я совсем ее не помню.

— Когда ее арестовали, вам было всего лет шесть. Последний год на воле она много путешествовала, а когда возвращалась, за ней постоянно наблюдали Братья. Арест был только вопросом времени. Они с вашей матерью иногда встречались здесь, но Зара боялась навлечь на Анну подозрения.

Анна. Я так давно не слышала, чтобы кто-нибудь произносил Мамино имя. Я подавляю всколыхнувшуюся отчаянную боль потери.

— А почему вы продолжали с ней дружить, если это было так опасно?

Марианна улыбается, словно сочтя мой вопрос вполне закономерным и вовсе не дерзким.

— Есть вещи, ради которых стоит рискнуть, разве нет? Я никому не позволю диктовать мне, что читать и с кем дружить. Мне доставляет удовольствие хотя бы в малом идти наперекор Братству. А потом, я думаю, что исследование Зары было очень важным. Она изучала предсказания оракулов Персефоны и весь последний год занималась одним пророчеством, которое, осуществившись, может изменить весь ход истории.

Я прикусываю губу.

— Мама писала о пророчестве, но очень мало. А вы… вы знаете о нем больше? — спросила я, молясь про себя, чтоб Мамина вера в Марианну оказалась не напрасной.

Марианна живо кивает:

— Немного. Мне известно кое-что, что может помочь. Почему бы вам не пройти и не присесть за стол? Я принесла бы вам несколько книг.

Я прохожу в глубь лавки и усаживаюсь за знакомый стол. На нем рядом с чашкой остывшего чая лежат Марианнины очки и какие-то заметки, сделанные ее аккуратным почерком.

Интересно, сама Марианна — ведьма или просто эрудит и книготорговец? Знает ли Финн, насколько серьезно его мать занята изучением колдовства? Часто женщин убивали и за меньшее.

Марианна возвращается, неся два завернутых в марлю манускрипта. На одном вычурными синими буквами написано «Трагическое падение Дочерей Персефоны». Второй сильно поврежден водой: чернила в правом нижнем углу расплылись, записи местами невозможно разобрать. Он называется просто «Оракулы Персефоны». Под заголовком мелкими буквами значится: «З. Ротт».

Мои пальцы изумленно замирают над манускриптом. Когда у власти были Дочери Персефоны, образование было доступно для каждого. Такие девочки, как Тэсс, могли вместе с мальчиками учиться математике и философии, и некоторые из них впоследствии становились известными учеными. Теперь девочек не допускают даже в сельские школы; желание научиться чему-то, кроме рукоделия, вызывает подозрения. Труды, написанные женщинами — неважно, ведьмы они или нет, — запрещаются и уничтожаются.

— Это написала Зара? — Я испытываю прилив гордости от того, что у меня такая необычная крестная.

Марианна надевает очки; так сходство с Финном еще более заметно.

— Да. Она исследовала последнее пророчество, которое так беспокоило Анну.

Я выжидающе смотрю на Марианну, но она открывает «Оракулы Персефоны» и протягивает его мне.

— Вы должны сами это прочесть. Так будет понятнее.

Я склоняюсь над книгой и читаю кусок, на который она указывает:

«Автор подозревает, что к моменту написания этих строк в Новой Англии осталось в живых не более нескольких сотен ведьм. Храмовые жрицы были повсеместно убиты летом 1780 года. Женщин, подозреваемых в ведьмовстве, массово сжигали и обезглавливали на протяжении всего девятнадцатого столетия.

Великий Храм Персефоны был сожжен дотла на рассвете 10 января 1780 года. Двери Храма были заперты, чтобы никто не мог спастись. Перед тем как храм был полностью охвачен пламенем, несколько жриц спрыгнули с его крыши.

Книга Пророчеств, содержавшая сотни предсказаний, сгорела вместе с Храмом. Но ходили слухи, что было сделано еще одно, последнее пророчество, которое дало надежду обреченным на гибель жрицам. В нем говорилось, что перед наступлением двадцатого века три сестры, три ведьмы, достигнут совершеннолетия. Одна из них, обладающая способностью к ментальной магии, будет самой сильной ведьмой за много столетий — достаточно сильной для того, чтобы вновь привести ведьм к власти или спровоцировать новый Террор. Эта семья будет одновременно и благословенной, и проклятой, потому что одна из сестер…»

На этом запись обрывается: слова в правом нижнем углу расплылись так, что невозможно ничего прочесть.

— Что будет с одной из сестер? — требовательно спрашиваю я, вскинув глаза на Марианну.

— Боюсь, что не знаю. Перед тем как Зару арестовали, она успела спрятать рукопись под застрехой крыши пансиона Коста. К счастью, Братья не нашли ее труд. Но увы, прежде чем я успела до него добраться, он оказался частично поврежден.

— Но мне нужно узнать. Мама беспокоилась… она боялась, что мы — те самые три сестры из пророчества, — шепчу я.

— Я знаю, — говорит Марианна, сморщившись. — Я думаю, Анна знала продолжение пророчества, но мне она его не сказала. И Зара не сказала тоже. Мы дружили, да, но я не была посвящена во все их секреты.

Я так сжимаю кулаки, что ногти впиваются в ладони:

— Этого не может быть.