— Ему не нужно золото. Вернее, не настолько нужно, чтобы очертя голову бросаться на сомнительные наживки. У него достаточно денег здесь и достаточно выхода на новые деньги здесь, чтобы торопиться со Швейцарией. Он будет выжидать и будет тянуть время, чтобы взять свое наверняка. Золото для него не лучшая приманка.

— Тогда остается страх. Потому что ничего другого не остается.

Майор пожал плечами.

— Значит, поступим так. Запроси в милиции и еще раз самым тщательным образом изучи все дела Королькова и дела, в которых были замешаны его приятели. Отсмотри к нему и к его людям все подходы. Ну то есть где живут, где бывают, с кем дружбу водят. Но самое главное, продумай и распиши все сценарии форсированного подвода к Королькову Иванова, — сформулировал очередной приказ генерал. — Все продумай и сладкие, и горькие. Продумай и доложи мне. По сценариям доложи послезавтра, в четырнадцать ноль-ноль.

— Но...

— Никаких но... Послезавтра! В четырнадцать ноль-ноль. Потому что послепослезавтра мы должны начать действовать. Закончилось время раскачки. Закончилось, Степан Степанович!

— Когда? — спокойно, но так, что у присутствующих мурашки по спинам побежали, спросил Папа. — Когда?!

— Днем.

— Кто его последним видел?

— Ушастый и Шавка.

— Сюда их.

Требуемых «шестерок» нашли и мгновенно, чуть не волоком, притащили под грозные очи Папы. Которого они, может быть, первый раз в жизни живьем наблюдали.

— Где вы его видели?

— Дома. У него дома.

— Когда?

— Днем...

— Когда днем?

— Три часа назад. Когда паспорта принесли.

— Он был один?

— Нет. Там с ним какая-то баба была.

— Какая?

— Обыкновенная. Шалава. Он сказал, что ее у центрального гастронома снял.

— Отыскать бабу. И все у нее узнать! — коротко распорядился Папа.

Несколько бригадиров тихо вышли из комнаты.

— Кто нашел Шустрого?

— Носатый. Он за деньгами пришел. Долго стучал. А потом дверь открыл.

— У него что, ключ был?

— Нет, ключа не было. Отмычки были. Он отмычкой открыл. Ему ждать надоело, и он открыл. Думал, Шустрого нет и он все сам возьмет. А Шустрый был...

— Носатого сюда.

Привели Носатого.

— Ты его первый увидел?

— Я.

— Рассказывай.

— Что рассказывать?

— То, что увидел! Подробно и по порядку рассказывай.

— Ну я открыл дверь, на всякий случай покричал его, прошёл по коридору в комнату и увидел... Шустрого увидел. Мёртвого.

— Как его убили?

— Не знаю. В него вроде не стреляли и на перо не сажали.

— Почему ты так решил?

— Никаких ран видно не было.

— Он что, был целый?

— Не сказать, чтобы совсем. Побитый был сильно. Да, у него еще... В общем, у него кончик носа был отрезан.

— Носа?!

— Ну да, носа. Отпластан, как бритвой! Присутствующая при допросе братва тихо зашушукалась.

Насчет отрезанного носа.

— А ну тихо!

Все мгновенно замолчали.

— Ты там ничего не трогал?

— Нет. Я сразу ушел. И сразу сказал...

— Ладно, иди.

— Ментов никто не вызывал?

— Нет! Как можно.

— Тогда едем.

— Куда, Папа?

— Туда едем. Теперь едем.

— Но это... это...

— Чего сопли жуете? Ну?

— Это опасно. Могут заметить соседи и потом стукнуть ментам.

— Ничего. Как-нибудь. Поехали!

К самому подъезду на машине Папа не подъезжал. Прошел пешком. Братва заранее проверила дорогу и открыла дверь, так что никаких препятствий в продвижении не возникало.

Папа зашел в услужливо распахнутую дверь.

— Где он?

— Там, Папа.

Бывший близкий подручный Папы расслабленно сидел на кресле, уронив голову набок. В квартире все было чисто и относительно убрано. Шмона, похоже, не было.

— Тайник где? — спросил Папа.

— Здесь тайник. Пустой. Совсем пустой. Может, его кто откурочил, чтобы бабки умыкнуть?

— Может, и откурочил. Только что-то он слишком гладкий. Не видно, чтобы его ломали.

— Так, может, они внутряк отжали? Монтировкой.

— Тогда бы крышка была погнута. Не ломали его. Ключом открыли. Его ключом.

— Откуда бы они его взяли?

— Нашли. Или он дал, — кивнул Папа на покойника.

— Паспортов нет, — сообщил появившийся из соседней комнаты претендент на освобожденное Шустрым место. Новый, почти уже утвержденный подручный по кличке Бурый.

— Внимательно смотрели?

— Все перетряхнули.

— Поди наследили?

— Нет, мы аккуратно. И все на место положили.

— Значит, говоришь, не нашли...

Папа подошел к покойнику и долго смотрел на него, словно надеясь узнать, кто к нему приходил, что искал и кто его убил.

Но Шустрый молчал. И сидел. Первый раз в присутствии Папы он не отвечал на его вопросы и не вставал.

Папа вытащил носовой платок, обернул им пальцы и, взяв покойника за подбородок, медленно повернул голову. Посмотрел и снова опустил обратно. Потом тот же платок он набросил сзади на шею и пощупал выступающие позвонки.

— Ему свернули голову, — сказал он. — Как цыпленку. Все на минуту напряженно замолчали.

— Это он, Папа. Это он грохнул Шустрого, — тихо сказал Бурый. — Нутром чую — он! Это он мочит наших. Одного за другим. Вначале там, в доме, теперь здесь. Он перемочит нас всех. До последнего. Зачем он нас мочит? Чего ему от нас надо?..

— Цыц! — оборвал его Папа. — Уходим. Здесь нам больше Делать нечего...

«Может, и действительно Иванов, — думал Папа, спускаясь по лестнице, идя по улице, садясь в машину и приехав домой. — Может, он действительно оберегает свои бабки и жалит каждого, кто к ним приближается. Смертельно жалит... вполне может быть, что и он. Свернутая шея — его почерк». Очень похоже, что он. Потому что больше некому. Ну кому еще мог быть нужен Шустрый? Кто бы стал ему вдруг ломать шею?

Никто не стал. Никому он больше не был нужен. Только Иванову. Который его убил. Причем не просто убил. А именно тогда, когда тот получил заграничные паспорта. Ни раньше, ни позже. Именно тогда! День в день!