Полностью это было почти невозможно сделать, но решительными движениями руки Анжелика протыкала иглой с виду дряблую, но в действительности плотную и упругую ткань, удерживая пальцами края раны в натянутом состоянии, в то время, как неуловимым, но требующим больших усилий и ловкости, движением кисти она протягивала смазанную жиром нить и потом завязывала ее узлом. Она работала быстро, четко, без колебаний. Слегка наклонившись, она оставалась совершенно неподвижной; лишь ни на секунду не прекращались размеренные и ловкие движения ее рук. Старый Джон работал с ней в одном ритме, помогая при помощи защепов или пальцами, когда защепы не могли удержать истерзанные ткани.

Несчастный мученик был без чувств. Но по его телу постоянно пробегала дрожь, и временами сквозь кляп во рту слышалось глухое хрипение, которое, казалось, каждый раз было последним. И тогда клубок дурно пахнущих, липких и непрерывно шевелящихся внутренностей набухал и снова готов был вывалиться наружу. И нужно было снова его вдавливать обратно в полость живота. На беловато-лиловых кольцах кишечника часто образовывались вздутия, и каждый раз возникало опасение, что они могут лопнуть или окажутся случайно продырявленными, после чего, — и Анжелика хорошо это знала — неизбежно наступит фатальный исход. Но, в конце концов, последний шов был наложен.

Человек казался мертвым.

Анжелика взяла таниновую примочку, которую ей подала индианка, и наложила ее на всю поверхность живота, затем крепко стянула и завязала концы полотнища, которое она перед началом операции протянула под поясницей пациента.

Ему теперь оставалось лишь снова привыкать к своим внутренностям, которые его чуть не покинули, но вовремя были водворены на место. Следовало надеяться, что сейчас их удалось окончательно урезонить.

Анжелика встала и с трудом разогнула спину. Операция длилась более часа.

Она пошла к ручью вымыть руки. Затем вернулась назад и аккуратно сложила все инструменты.

Из бухты послышались удары колотушки. Баркас был готов к отплытию раньше его несчастного капитана.

Анжелика де Пейрак приоткрыла веки раненого, послушала сердце. Он по-прежнему был жив. Тогда, окинув взглядом всю его фигуру, начиная от грязных, покрытых мозолями ног и до его косматой головы, она вдруг почувствовала прилив симпатии к этому подонку, чью жалкую жизнь только что спасла.

Баркас флибустьеров был отремонтирован и подготовлен к плаванью, но всех, и прежде всего больных и раненых, не представлялось возможным взять на его борт. Нужно было выбрать тех, кто уедет и кто останется, и это была очень деликатная проблема. И снова окончательное решение должна была принять Анжелика.

Было очевидно, что Кантор, владевший искусством навигации, должен был взять на себя командование, чтобы доставить баркас в Голдсборо. Мужчины — Стоугтон и Коруэн, выросшие на берегу моря, должны были помогать ему в управлении кораблем, и было логичным, чтобы их семьи в полном составе отправились с ними.

Кроме того, их работники не хотели их покидать. Они умерли бы от страха без своих хозяев, это был бы для них конец света. Таким образом, баркас уже был заполнен до отказа. Кроме того, нечего было и думать грузить туда больных, нуждающихся в постоянном уходе. Анжелика с самого начала поняла, что она должна остаться с ними. Пожалуй, никогда ранее необходимость исполнить свой долг не обходилась ей так дорого. Но как могла она оставить на произвол судьбы умирающих, и громадного Пэтриджа, и отравленных укусами пчел флибустьеров, и чудом спасенного прооперированного? Кантор стал громко возражать. Он считал недопустимым оставить свою мать в столь гнусной и опасной компании.

— Ты хоть понимаешь, — сказала она ему, — что нельзя с собой брать никого из больных! Они будут мешать управлять кораблем, требовать ухода, который нельзя им обеспечить на борту, и рискуют умереть в пути.

— Пусть тогда останется здесь и будет их лечить старик Шеплей.

— Шеплей мне сказал, что в один из ближайших вечеров он должен идти в лес за травами. Отложить это не может из-за луны. Кроме того, я думаю, что он не горит желанием остаться один на один с этими канальями с Карибских островов.

— А вы сами, разве вы не подвергаетесь большой опасности в этой компании?

— Себя я смогу защитить. А кроме того, все они больны.

— Не все. Один из них пришел в себя, и его поведение не внушает мне никакого доверия.

— Хорошо! Тогда вот что я предлагаю. Ты возьмешь этого типа с собой на корабль, Коруэн и Стоугтон будут следить за ним, пока вы не высадите его на одном из островов в бухте Каско. Затем вы отправитесь полным ходом в Голдсборо. И с попутным ветром вы сможете вернуться сюда на «Ларошельце» меньше чем через восемь дней. За это время ничего здесь страшного со мной не случится…

Она хотела сама себя в этом убедить. И Кантор в конце концов согласился, что никакого другого решения придумать нельзя.

Чем быстрее поднимут паруса, тем скорее все окажутся дома, под защитой прочных стен Голдсборо, которое представлялось им как мирная гавань, где придет конец всем их тревогам. В Голдсборо было оружие, богатство, люди, корабли…

А сейчас здесь, на оконечности мыса, на косе Макуа, они остались лишь восьмером.

Уже два дня, как баркас флибустьеров, влекомый вперед своими парусами и умело управляемый Кантором, покинул бухту и, накренившись, как чайка на ветру, оставил за кормой последние острова.

На его борту находились семьи Коруэна и Стоугтона, их работники, маленькая Роз-Анн и наименее больной из флибустьеров, от которого необходимо было попытаться избавиться при первой же возможности, высадив его на одном из островов. Прежде чем отплыть, он долго говорил на их жаргоне с другими бандитами.

На берегу остались не совсем излечившийся от ожогов маленький Сэмми Коруэн, все еще слишком слабый преподобный Томас, и пожелавшая остаться вместе со своим пастором мисс Пиджон. Адемар сначала колебался, не следует ли ему тоже сесть на корабль, но его страх перед морем и англичанами взял верх, и, поразмыслив, он предпочел остаться с Анжеликой. Он был убежден, что дьявол или какие-то другие силы наделили ее способностью предохраняться от любой опасности. Анжелика посылала его за дровами, водой, съедобными ракушками или поручала ему отгонять от больных комаров, которые ужасно донимали их. Баркас не мог взять на борт больше ни одного человека, что, правда, не помешало росомахе Вольверине броситься вслед за Кантором, всем своим видом показывая, что место на борту корабля ей просто необходимо.

Анжелика, буквально как привязанная, не отходила от своего прооперированного, который упорно желал остаться живым. Звали его Аристид Бомаршан, как об этом сообщил ей один из его друзей. «Ему больше подошли бы имена „Деревянная башка“ или „Дырявый живот“, — сказала Анжелика, пожав плечами.

В это утро преподобный Пэтридж открыл наконец глаза. Он сказал, что сегодня воскресенье, и попросил, чтобы ему дали Библию, так как он хочет подготовиться к проповеди. Все решили, что он бредит из-за лихорадки, и решили его успокоить. Но он разбушевался и стал настойчиво повторять, что сегодня воскресенье, день Господень. Действительно, было воскресенье и, следовательно, прошла уже неделя после нападения индейцев на маленькую английскую деревню.