– Я думаю, – сказал следователь, – что мы можем ограничиться опознанием этих вещей. Подпишите протокол опознания, и хватит. Все равно труп в таком состоянии, что вряд ли вы сумеете узнать дочь…

Однако Любовь Захаровна настаивала. Она хотела увидеть тело дочери. Ей хватит мужества. Она должна обязательно поцеловать дочь в последний раз!

Началась процедура опознания, во время которой Кис – если воспользоваться жаргоном Ваньки, жильца и ассистента, – «выпал чисто конкретно в осадок».

Трупов он навидался немало за свою сыщицкую жизнь, и зрелище это всегда было тяжелым – зрелище утраченной жизни, горя, боли, беды. Тем не менее он к нему постепенно привык, и у него выработался определенный иммунитет, повысивший порог его чувствительности. Но это черное, непомерно раздувшееся, объеденное тело с почти голым черепом, которое показалось из-под простыни, повергло его в шок. Оно выглядело нереальным, бутафорским – его сознание кричало, защищаясь: такого не бывает! Такое не может случиться с человеческим телом!.. Ужас же заключался именно в том, что никакой бутафорией здесь и не пахло, это был настоящий труп, настоящий морг и настоящий следователь, невысокий лысеющий мужчина с острыми скулами, своим присутствием как бы заверявший реальность происходящего, равно как и подлинность огромной черной туши с выеденными местами до костей кусками плоти, которая еще недавно была красивым телом молодой девушки.

Кис отнюдь не был слабонервным, но сейчас он предпочел не приближаться к телу. Напротив, сделал три шага назад, уперся лопатками в стенку, и очень вовремя, так как ощутил слабость в коленях и острую нужду в опоре.

Мать Яны, посмотрев на труп, вдруг резко развернулась и побежала назад, к выходу. У двери замерла, постояла, словно спрашивая себя, что она собралась делать и куда собралась бежать… Затем вернулась, снова медленно приблизилась к телу, не отрывая от него глаз…

– Вы в состоянии продолжить опознание? – спросил следователь. В голосе его слышалось участие.

Любовь Захаровна молча кивнула, и следователь скомандовал санитарам, чтобы они перевернули тело. Что там увидела женщина, Алексей не знал, но она вдруг завыла, упала на труп, снова отскочила (Кис представил, каково ей коснуться ледяного мертвого тела), снова вернулась… Кто-то принес ей воды, она, не глядя, отмахнулась от стакана, чуть не выбив его из рук санитара. Затем вдруг присела на корточки, уцепившись пальцами за край стола, и громко зашептала: «Доча! Доченька!!!» Снова поднялась, укрыла тело простыней, тщательно подоткнув, как укрывают спящих детей, и вот так, поверх простыни, его обняла, почти легла на него…

Алексей больше не мог смотреть на мать, распростершуюся над страшным бутафорским телом. Он вышел на улицу, достал сигареты, но передумал: его слегка подташнивало. Он вернулся в помещение морга, нашел туалет и напился воды из-под крана. Снова заглянул в зал морга: санитары отрывали Любовь Захаровну от трупа, подвигали ей стульчик, настойчиво совали стакан с водичкой и даже предлагали глотнуть разбавленного спирта…

Кис почел за благо ретироваться. Какие, к черту, сейчас вопросы: «А почему вы не позвонили Яне?» Он только попросил следователя взять координаты Любови Захаровны в Москве, как только она придет в себя, – и то скорее по инерции…

Вечер он провел в полном бездумье и полном одиночестве у телевизора. Ванька где-то болтался, Александра уехала на два дня в командировку. Все-таки неправильно, что они не завели общее жилье, неправильно это… Да, у них не было никаких веских причин, чтобы съезжаться, но именно сейчас Алексей неожиданно нашел одну. Очень вескую. В доме должно быть присутствие любимой женщины! Должны обитать ее вещи, ее запах, заведенный ею порядок, какое-нибудь пустячное: «Ставь свои ботинки вот сюда!» – чтобы он вспоминал об этом, разуваясь, даже когда ее нет, когда она отсутствует, когда в командировке…

Остаток вечера он посвятил обдумыванию этой мысли и, уже засыпая, все еще рассуждал: не нужно продавать наши квартиры, пусть останутся, – для Саши важно, чтобы у нее был личный и неприкосновенный уголок, даже если она им никогда не воспользуется… Надо просто купить третью, новую квартиру! Которая станет их общим домом… Спальня, гостиная, два кабинета, для него и для Саши, и какая-нибудь комнатенка для одежды, глажки и прочих хозяйственных премудростей, Сашка говорила, что это важно… Квартира, где он будет ставить туфли в прихожей, как просила она , – а она будет готовить на ужин то, что любит он … А он будет покупать для ужина вино, которое любит она… И они будут слушать музыку, которую любят оба…

Под эти мысли задремалось легко и быстро, и сон был блаженным и отдохновенным, и снилось ему, что Александра рядом, родная и теплая, и он обнимал во сне подушку, нагретую его собственной щекой…

Следователь из Завидова, как обещал, взял координаты Любови Захаровны в Москве, – она остановилась у какой-то подруги, – и Алексей, проклиная все на свете, набрал ее номер.

Представился, пробормотал извинения, но все же задал свой вопрос:

– Любовь Захаровна, когда вы в последний раз видели Яну? И когда в последний раз говорили с ней по телефону?

– Давно… Видела я дочу уже полгода назад… А говорила с ней… Запамятовала…

Ее голос напрягся, сделался сдавленным в подступающем плаче, а Кис почувствовал себя извергом.

– Яна… Она… Она… Звонила мне… Но она же молодая девушка… Что вы хотите… Она в столице увлеклась столичной жизнью… Просила меня не приставать… С расспросами… Я знаю, о мертвых или хорошо, или ничего… Но Афанасий… Он ее просто купил… Деньги, будь они неладны…

Больше Кис ничего не добился от плачущей матери. Но и без того было ясно: не Любовь Захаровна тому виной, что Яна не держала ее в курсе своих планов. Просто Яна променяла маму на папу – на папу в столице, с положением и деньжатами…

Разговор с матерью Яны не подарил ему никаких откровений. Ну, понял он (в очередной раз), что девушка Яна была весьма меркантильной. Ну, понял он, что не мать является причиной редких звонков, а сама Яна, просившая ее не беспокоить… Но какой во всем этом смысл, коль скоро Яна утонула, в чем теперь развеялись последние сомнения?! И все его версии летели в тартарары, даже самые бредовые.

Кис бесплодно ерошил волосы перед компьютером, на экране которого все его файлы, все его перекрещивающиеся таблицы фактов и дат глухо молчали, не давая ему ни свежей мысли, ни нового поворота сюжета…

Поворот в сюжете случился неожиданно. Раздался звонок телефона, и на том конце провода взволнованный голос Жюли:

– Вы сказали, что если есть проблема, то обращаться к вам! У меня другой персоны здесь нет! – Жюли, со всей очевидностью говоря по-русски, делала перевод с французского. – Поэтому я обращаюсь к вам. Меня сегодня хотели убить! На меня почти наехала машина. Она удивительно не попала в меня (то есть промахнулась, понял Кис), но я ясно понимаю, что она хотела меня убить!