– Я тебе верю, Рома. Верю, что ты настоящий.

И после, совсем тихо, доверительно так, едва ли не шепотом:

– Но ты когда поймешь, что чувствуешь – не молчи…

6 июня 1941 года. Декретное время: 4 часа 21 минута. Окрестности деревни Бордзевка

Если у меня и были какие планы да мыслишки о том, как мы проведем с Олей день, оставшись наедине друг с другом в роще, то все они разбились о суровую реальность войны.

Уже на подходе к деревне стало понятно, что в ней находится какая-то немецкая часть. То и дело до нас доносились крики, среди которых выделялись отрывистые мужские команды да бабский вой, несколько раз ударили одиночные винтовочные выстрелы, оборвавшие заливистый собачий лай. А за спиной на дороге несколько раз отчетливо раздавался рокот моторов.

К нашему единственному возможному укрытию я спешил дохромать столь отчаянно, что оставил все силы в поле, буквально ворвавшись в крохотную рощицу с первыми лучами солнца. Сердце бешено стучало в груди, в горле пересохло так, что капни туда хоть немного воды – зашипит, зараза! Ну и мышцы, непривычные к движению с костылем, забились до каменной твердости. За последние пару часов мы с Олей не обмолвились и парой слов, едва ли не кожей ощущая близость врага. Не получилось разговора и позже, когда, устроившись в единственную, крохотную ложбинку под березкой, мы съели по две дольки шоколада и вдоволь напились воды. Как оказалось, Пульва подходит именно к границе рощи, так что запас питья в этот раз был обновляем.

Несмотря на совсем небольшой размер ложбинки, Мещерякова все же сумела лечь отдельно, лицом ко мне, после чего в считаные мгновения забылась тревожной дремой, готовая открыть глаза на малейший посторонний шорох. Я же, хоть и имел при себе помощника, способного разбудить при приближении врага, никак не мог уснуть. Непростая выдалась ночка, и морально, и физически, а к полученной нагрузке добавился страх перед близостью фрицев. Ведь эта маленькая роща – наше единственное укрытие на несколько километров открытого пространства вокруг! Столкнемся с врагом – и все, только принимать бой. Бежать, представляя собой потрясную мишень, не выход, уж лучше принять тогда смерть в короткой схватке.

Прислушавшись к собственным тревожным ощущениям, я достал трофейный пистолет и разобрал его с подсказками помощника. После чего кое-как почистил «вальтер» (так, оказывается, называется Р-38), оторвав от майки более-менее чистый кусок ткани да подобрав палку, используемую в качестве шомпола. Оружие стоило бы смазать, да только чем?! Немного поколебавшись, отхватил клинком от давно брошенной СВТ рукав гимастерки и в очередной раз смастерил что-то типа тряпичного глушителя. Второй магазин был уже давно снаряжен, потому, вложив пистолет в горло раскрытого сухарного мешка, я горько вздохнул и попытался все же отдохнуть, положив голову на сцепленные кисти. Однако и тогда уснуть сразу не удалось – дрему отогнали мысли о лежащей рядом казачке, чье дыхание выровнялось во сне и стало мерным, тихим и глубоким. Ведь если я прав и предчувствия меня не обманывают, этот день действительно может стать последним – а раз так, то как можно уйти, не испытав сладости секса? О том, что все происходит в виртуале, даже на периферии не возникло ни единой мысли – судя по ночным реакциям организма после купания, здесь мне доступен полный спектр физического удовольствия от близости с женщиной. Я уже хотел было потянуться к девушке, погладить по волосам, разбудить ее… Но потом вспомнил слезы Мещеряковой, и все желание разом обрубило. Не согласится она ни на что, не тот сейчас будет настрой – а еще раз переживать случившееся ночью нет никакого желания.

В итоге я уснул под умиротворяющее пение птиц. А проснулся от рокота мотора, слышимого совсем рядом с нашей лежкой…

Мы открыли глаза с девушкой одновременно и несколько секунд смотрели друг на друга, с нарастающим ужасом осознавая происходящее. Первым опомнился я, вытащив пистолет из сухарной сумки и сняв его с предохранителя. После чего максимально незаметно и аккуратно приподнимаю голову – только чтобы осмотреться.

На окраине рощи остановился мотоцикл с коляской. Понятное дело, что немецкий. Но пулемета на люльке я не разглядел, а членов экипажа оказалось всего двое. Причем у обоих я разглядел карабины (в голове автоматически всплыло, что немецкие винтовки называются карабинами «маузер») за спиной. Что-то громко и эмоционально проговорив, они рассмеялись и, заглушив мотор, потопали к речке.

– Искупаться, что ли, решили, гады?!

В принципе, почему бы и нет? Только зачем тогда было переться в рощу и вообще, как так получается, что солдаты ведущей наступление армии вдруг устраивают себе отдых с купанием?! Впрочем, может быть, это кто-то вроде посыльных или связистов, пользующихся определенной свободой, вот и решили запылившиеся в дороге немецкие парни окунуться в прохладную речку жарким июньским денечком…

Однако моим светлым надеждам не суждено было сбыться. Вместо того чтобы лезть в воду, они внимательно осмотрели несколько заболоченный берег образовавшей что-то типа запруды Пульвы, после чего пошли обратно в рощу. С нарастающим ужасом я услышал характерный металлический лязг досылаемых затворами патронов, после разглядел в руках фрицев снятые с плеч карабины.

– Сюда идут.

Казачка едва слышно прокомментировала происходящее, я же лишь слегка кивнул, с каким-то опустошением в груди понимая, что немчура заметит нас раньше, чем приблизится на дистанцию эффективной стрельбы из пистолета. И словно вторя моим мыслям, Мещерякова прошептала:

– Сейчас заметят.

После секундой паузы я ответил:

– Попробую достать из пистолета. Далеко, конечно… Но без боя не уйду.

Однако только было я собрался привстать, как Оля крепко вцепилась в уцелевший рукав гимнастерки, жарко проговорив в самое ухо:

– Подожди! Попробую их приблизить!

Пользуясь тем, что мотоциклисты в данную секунду смотрят в другую сторону, девушка отчаянно завозилась, снимая с себя гимнастерку. Немцы вскоре заметили движение, тут же вскинув карабины – но в этот же миг раздалось тревожное, молящее, отчаянное:

– Нихт щиссен! Нихт щиссен!!!

Фрицы, конечно, могли пальнуть и на бабский крик, однако казачка явила вдруг недюжинный актерский талант, вложив в совершенно естественно прозвучавшую мольбу какие-то совершенно беззащитные женственные нотки. И у нее получилось – вместо того чтобы выстрелить, один из фрицев властно рявкнул:

– Hande hoch!

Мещерякова тут же жалобно и одновременно волнующе ответила:

– Йа, йа…

После чего подняла руки.

От увиденного не по себе стало даже мне, несмотря на напряжение момента. Чего уж там говорить о фрицах, наверняка заинтригованных встречей с русской девушкой – они уж точно не разочаровались! Ибо, как оказалось, Олька успела снять с себя не только гимнастерку, но и майку под ней, как бы невзначай бросив одежду на мои ноги и таким образом спрятав их (голову и корпус пока еще неплохо скрывает ложбина и высокая, сочная трава поверху).