– Я не для того хотела встретиться, чтобы претендовать на наследство. Мне ничего такого не нужно, – твердо ответила Марико.

– Тебе предстоит долгая жизнь. По отцовской линии у тебя все долгожители, – проговорила бабушка, – а для долгой жизни материальные блага – дело не лишнее.

– Ваша внучка не нуждается в деньгах, – с улыбкой произнес покровитель Марико. – Она вполне может себя обеспечить. И у нее прекрасные перспективы. У нее будет свой капитал. Она умеет работать. И у нее есть деловая хватка.

– Что ж, значит, ей в наследство достались лучшие качества нашей семьи, это радует, – отозвалась госпожа Аири.

– И все же, – стараясь держать себя в руках, повторила девушка, – я здесь не за этим. Мне нужно было совершенно другое.

Да! Другое! Ей нужна была любовь. Ей нужна была радость бабушки при виде внучки, ее объятия, ласки. За силой своих предыдущих поколений стремилась сюда Марико.

– Всему свое время, – произнесла госпожа Аири, – подойди сюда. Дай мне руку.

Марико приблизилась к папиной маме. Та взяла руку девушки в свою маленькую сухую ручку. От бабушки пахло дорогими духами, очень деликатно, чуть-чуть. Они некоторое время молча держались за руки, словно передавая что-то друг другу.

– Мне жаль, что я не видела тебя маленькую, – произнесла наконец госпожа Аири.

– Мне тоже очень жаль, – отозвалась девушка, изо всех сил стараясь не расплакаться.

Наконец бабушка выпустила ее руку из своей и снова открыла сумку.

– Вот, возьми. Это принадлежит тебе по праву.

Она протянула внучке старинный футляр удивительной красоты.

– Открой-ка.

Марико послушно открыла футляр. На темно-синем бархате гордо красовалось ожерелье. Крупные бриллианты заиграли всеми цветами радуги на свету.

– Это подарок моих родителей на мое восемнадцатилетие. Я рада, что мне есть кому передать его. Вот сертификат. Вот дарственная. Эта вещь стоит огромных денег. Ее следует хранить в банке и надевать только в особо торжественных случаях. Береги ее. Потом передашь своей дочери. Или внучке, как это сделала я.

– Бабичка! – воскликнула Марико на своем родном языке.

Слезы полились из ее глаз.

Бабушка снова взяла ее руку в свою.

– А теперь пройдемте в соседнюю комнату. Там накрыто для нас угощение, – произнес дядя.

Марико не помнила вкус еды. Она старалась насмотреться на бабушку, чтобы запечатлеть ее в своем сердце.

Они так и не обнялись. Даже перед расставанием.

– Надеюсь, мы еще увидимся, – попрощалась бабушка. – И все-таки – как жаль, что ты не японка.

– Я ничего не могу с этим поделать, – ответила Марико.

Она и добрый человек, устроивший ей встречу ее мечты, спустились на лифте на свой этаж. Вниз можно было ехать без всяких специальных ключей.

– Все прошло гораздо лучше, чем я ожидал, – сказал ей покровитель. – И что бы там ни было, мне показалось, что тебя считают членом семьи, правда, ограниченным в правах.

– У нас членов семей обычно принимают дома, но я не знаток чужих обычаев, – вздохнула Марико.

Кутюрье едва заметно улыбнулся. Глазами. Она уже научилась различать блеск его улыбки.

– Не знал, говорить ли тебе или нет. Но раз уж зашел об этом разговор… Тебя принимали дома. Потому что и это тоже дом твоей семьи. Этот отель – собственность твоей бабушки.

– Во-от как, – протянула Марико, – ну, мне нет до этого дела.

– И насчет бабушкиного подарка: немедленно в сейф. И потом – хранить только в банке. Тут – миллионы, в этом футлярчике. Когда-нибудь я тебя сниму в этом украшении для обложки самого главного мирового глянца.

– Какой прок от украшения, если его надо прятать? – вздохнула Марико.

– Ладно, – говорила она себе, оставшись одна, – пусть так. Пусть и тут – другая. Неполноценный член семьи. Ничего нового. И ничего плохого не произошло. Только хорошее.

Со всем этим можно было сжиться. Она теперь твердо знала, что дороже всего на свете. Самое большое счастье – это когда рядом любящий человек, который полностью принимает ее в свое сердце такой, какая она уродилась на свет Божий.

Мамочке и отцу девушка ничего не рассказала о встрече с бабушкой. Мама только сокрушалась бы и негодовала, а отец – ему напишут, если посчитают нужным. Встреча была ее личным делом, осуществлением ее права знать, кто она и откуда.

Бабушку с тех пор Марико больше не видела. Аирисан все еще жива, но стала слишком слаба, чтобы принимать гостей. Она ослепла на один глаз и очень плохо видела другим. Однако оставалась в здравом уме и твердой памяти – это притом что ей перевалило за сто лет. Каждый год в свой день рождения Марико получала теперь поздравление из Японии – от бабушки и дяди. И это очень много значило для нее.

Рассказ о том, как состоялась встреча Марико с бабушкой, показался Варе волшебным. Хотя что удивительного во встрече родных людей? Но мир так устроен, что некоторые самые простые вещи люди превращают в невероятно сложные.

Еще они много говорили о необъяснимом и иррациональном. Мистика волновала и Варю, стремившуюся найти хоть какие-то реалистичные и доступные объяснения тому, о чем она порой узнавала от близких, или тому, что приходилось проживать ей самой.

Однажды Варя была поражена историей, рассказанной ей двоюродной сестрой. У этой сестры была подруга детства, с которой произошло совершенно немыслимое несчастье. Она вышла замуж по большой любви, родила дочку, жила вполне благополучно семь счастливых лет, а потом, возвращаясь всей семьей с дачи, они попали в автоаварию. Муж и дочь погибли. Осталась одна она. О том, что она переживала, даже слегка, мельком подумать – и то страшно. Шло время. Все, кто пытался утешить несчастную женщину, повторяли одно: «Подожди, потерпи, время – лучший лекарь. Жизнь не кончилась. Боль утихнет, начнется новая жизнь». Но боль и не думала утихать. Из состояния отчаяния она потихоньку перешла в состояние полной апатии и абсолютного нежелания жить. Конечно, можно было прекратить это адское мучение пустой жизни, причем очень просто. Есть масса быстрых и надежных способов. О каждом из них женщина думала не раз и не два. Останавливало ее одно соображение. Она была уверена (все об этом говорили), что ее муж и ее ребенок, погибшие таким нелепым образом, отправились прямиком в рай. Ее главная мечта состояла в том, чтобы присоединиться к своим любимым. А если она наложит на себя руки, путь в рай будет закрыт навсегда. Самоубийцы в рай не попадают ни при каких условиях. Следовательно, надо было тянуть лямку здесь, на земле. Но кто знает, сколько придется тянуть эту невыносимую лямку? До самой старости она страдать не собиралась. У нее уже и слез не осталось – все выплакала. У нее не осталось даже вопросов, за что и почему все произошло именно с ней. Ей просто хотелось на тот свет, к своим, по которым она соскучилась каждой клеточкой. Бывало, она ночами молила Бога, убеждая Отца небесного забрать ее к себе. И каждый раз, молясь, она чувствовала некое сопротивление извне. Словно кто-то невидимый и непостижимый запрещал ей это делать. Не гневно запрещал, а мягко, но настойчиво. Однако молить о смерти она продолжала. Только в этих мольбах она и чувствовала себя живой.