— А ведь он ведет его прямо на нас! — догадался Дунай. — Вы только посмотрите!

Но уже и так было видно, что птица приближается, а вслед за нею сквозь чащу движется какая‑то огромная масса. Теперь, с близкого расстояния, звуки напоминали рев взбешенного быка.

— Вот дрянь! — не выдержал Даждь. — Предал, пернатый болтун!

— Ты поговоришь с ним потом, — оборвал его Дунай, — а пока надо со змеей кончать. Чур, я первый!

Подхватив копье и поудобнее взяв щит, он всадил шпоры в бока своего коня и с криком поскакал навстречу темной массе.

Агрик тревожно оглянулся на Даждя:

— А мы что, хозяин?

Даждь достал из ножен меч.

— Придется помочь.

В это время Гамаюн обернулся через плечо, вымеряя расстояние, и увидел несущегося на него во весь опор Дуная. Застыв в воздухе, он в следующую минуту ринулся с отчаянным криком.

— Стой! Не сметь!

Сложив крылья, он камнем упал на скачущего витязя я вонзил когти в его кольчугу. Дунай покачнулся, роняя копье. Мчащийся жеребец его запнулся на бегу, завизжал и рухнул вместе с седоком и его противником.

Потрясенные его падением, Даждь и Агрик поскакали туда и явились в тот самый момент, когда Дунай уже поднялся. Его дрожащий жеребец отбежал в сторону, вздрагивая всем телом, а Дунай отчаянно наскакивал на Гамаюна, который оборонялся от его выпадов крыльями и голосил при этом так, словно на него напали убийцы.

— Хозяин! — заверещал он, заметив Даждя. — Спаси! Я не виноват!

Но витязь не успел и пошевелиться. Как раз в этот миг полог леса раздался, и к сражавшимся вышла огромная корова, черная как ночь. Остановившись на опушке леса, она вскинула лобастую голову — и прозвучал тот самый рев, который путники слышали накануне.

Гамаюн и Даждь увидели ее одновременно, но если витязь просто застыл, не веря своим глазам, то полуптица ринулась к корове с отчаянным воплем:

— Вот они! Вот они! Я про них говорил!

Дунай круто развернулся, готовый к новой схватке.

— Смотри, как я разделаюсь с твоим змеем… — начал он, но увидел корову и остолбенел, хлопая глазами.

Черная корова была почти на локоть выше в холке самого Хорса и в три раза толще. Ее огромные рога, лирообразно изогнутые, грозно торчали вверх, фиолетовые глаза строго оглядели всех по очереди и остановились на Дажде.

— Как я понимаю, здесь кто‑то хочет со мной сразиться? — прозвучал неожиданно высокий грудной голос.

Дунай, стоящий в боевой стойке с оружием наготове, ахнул и выронил меч и щит, безвольно опустив руки.

— Не может быть, — прошептал он пораженно. — Корова…

— И не просто корова, — откликнулся Гамаюн с оскорбленным видом, обращаясь к Дунаю, — а сама владычица Земун–небесная… А ты — «змей, змей»!.. Чуть меня не прирезал… Хозяин, да скажи хоть ты ему!

Даждь спешился, приблизился на несколько шагов и отвесил корове почтительный поклон.

— Приветствую тебя, Земун! Честью прошу — не сердись на нас. Не со зла мы, от незнания!

Черная корова свысока поглядела на его склоненную голову.

— Я не сержусь на вас, — промолвила она кротко. — А на тебя в особину — я знаю, как ты к Велесу относишься…

— Я нарочно ее к вам вывел, — бесцеремонно перебил Гамаюн. — У нее беда, ей помочь надо!

Люди опять вскинулись на болтуна, но, услышав про несчастье, забыли о нем. Корова глубоко вздохнула, понурившись. Огромная слеза повисла на ее реснице.

Даждь подошел вплотную и осторожно снял слезу.

— Поведай нам твое горе, — попросил он. — Ты всегда была добра ко мне, я постараюсь тебе помочь.

— Конечно, я благодарна тебе за эти слова, — ответила корова, — но помочь мне никто не в силах… Ты же знаешь, витязь, что ежегодно по весне рожаю я дочь, телочку, Велесу сестру. В этом году все повторилось, как всегда. Родилась у меня телочка — как и я, черная, лишь на лбу белая звездочка. Росла она здесь, в горах, на сочной траве да материнском молоке, а три дня назад налетели всадники — люди и нежить вместе. Меня отогнали, а дочку мою–убили и с собой унесли…

Земун замолчала и отвернулась.

Пораженный Даждь сжал кулаки.

— Кто мог сотворить такое? — воскликнул он. — Мать–владычица, знаешь ты их? Хоть раз видела ль?

— Нет, — вздохнула Земун.

— Ну хоть что‑нибудь! Как мне найти их, чтобы отплатить? Хоть одну примету!

— Примету? — Земун грозно подвигала челюстями. — Имя предводителя я вроде слыхала, хотя и не уверена… О каком‑то Кощее они все твердили, хотя мне не до этого было. Вот разве это. Но поможет ли?

— Даждь задумчиво потер лоб. — Где‑то я уже слышал это имя, — произнес он. — Вспомнил!.. Ехидна мне говорила, что ее братец, Кощей, за мной охотится! Зачем — того она не ведала, но если это так, то в горы он по моим следам пробрался… Благодарствуй, Земун–влады- чица, и не горюй. Повстречаю Кощея — отплачу за твое горе!

Еще раз поклонившись корове, он решительно направился к своему коню.

— Погоди‑ка, друг, — остановил его Дунай. — Да ты, никак, решил за этим Кощеем охоту устроить? А твое ли это дело? Ты ж вроде как должен сыскать, чем чару свою наполнить?.

— Чару? — встрепенулась Земун. — Какую чару?

Не отговариваясь, Даждь достал из тороков Грааль, показал его корове и поведал ей всю историю, все приключения вплоть до сегодняшнего дня. Земун внимательно осмотрела чару.

— После гибели моей дочери осталось в моем вымени молоко, — молвила она. — Никому оно теперь не нужно, течет бесполезно на землю. Освободи меня от лишней тяжести — авось оно поможет тебе!

Корова развернулась боком, давая всем возможность увидеть полное вымя. Оно едва не трескалось от переполнявшего его молока и казалось каменным от натуги. Из сосков тонкими струйками капала белая жидкость и впитывалась в землю.

Даждь оценивающе посмотрел на Грааля, потом на вымя, подошел к корове и опустился подле нее на колени.

* * *

Освобожденная от молока, Земун тепло попрощалась с людьми и ушла в горы. Ее опустевшее вымя свободно болталось под брюхом, уменьшившись почти втрое, но чара была по–прежнему пуста — только опять на дне блестела капелька, на сей раз молока.

— Ничего, — жизнерадостно улыбнулся Гамаюн. — Еще что‑нибудь попробуем!

Словно очнувшись, Даждь оглянулся на него:

— Как? Ты еще здесь?

— А что? — Гамаюн мигом нахохлился, поставив дыбом перья. — Нельзя? Камень ничей, горы пока тоже!

— Ты наш разговор третьего дня помнишь?

— Какой? — невинно поинтересовался Гамаюн.