— Никогда не говори так мужчинам! Мы — большие эгоисты. Мужчины должны делать то, чего желают женщины, а не наоборот.

Да, но получается иначе! Конрад продолжал размышлять о содеянном… Он решил встать между отцом и Тиной, внести разлад в их жизнь, своим юным пылом, поцелуями и ласками подавить желание молодой женщины принадлежать своему законному супругу, втайне посмеяться над Робертом, над его самонадеянностью и несвойственными возрасту выходками, уязвить, унизить! Он сознательно избрал Тину в жертвы, но не думал, что все обернется его же собственным раскаянием и душевной болью. Тина и без того не хотела быть с мужем, она его не любила, была несчастна и не давала счастья ему. Конрад уже не осуждал девушку за то, что она вышла замуж за его отца. Что ж, Тина просто ошиблась, не разобралась в себе! Есть натуры, для которых чувства важнее всего, превыше всего. Без чувств все принадлежности материального мира для них не имеют никакой ценности, жизнь лишена смысла. И Тина, наверное, из таких… Она отдала ему все без остатка, когда поняла, что полюбила, пошла против законов воспитавшего ее общества, потому что сильней было то, что она впитала с молоком матери, что дано было ей от рождения природой и Богом, — способность и потребность любить! И он даже немножко завидовал ей. Конрад сделал все, чтобы Тина не поняла, что он — подделка, бессовестный лгун, хотя… нет, совесть не давала ему покоя!

А девушка была в восторге. Еще один день жизни и света!

Утром они вышли из спальни, обнимаясь и поглядывая друг на друга, как новобрачные: Тине и вправду казалось, что это так.

День был ослепительно-солнечным, незабываемо-прекрасным! Она ни о чем не жалела, даже о том, что вышла за Роберта: ради знакомства с Конрадом стоило принести такую жертву. Пусть хоть как, через тьму, страдания, грех, но к счастью! А потом… Но Тина изо всех сил гнала прочь это «потом». «Сейчас», только «сейчас», и ничего больше! Они с Конрадом были вместе весь день, везде и всюду! Они ели и пили, гуляли, смеялись, болтали, целовались. Все происходило так, как представлялось в мечтах. Тина вовсе не чувствовала Конрада своим любовником, воспринимала только как мужа, совсем не вспоминая о том, что у нее уже есть один, пусть не в полном смысле этого слова. Она почти призналась в этом Конраду, а он так и не смог сказать, что если у нее и будет все это — муж, дети, семья, то скорее всего не с ним, хотя сознавал, что ему тоже с нею легко, просто и хорошо. Что ж, из этой девушки, такой простой, понятливой, милой, конечно же получилась бы замечательная подруга или жена, если б только он, Конрад О'Рейли, был хотя бы немного другим.

Они сидели на низких оплетенных зеленью качелях в самой гуще кустарника, где их никто не видел: Тина — на коленях у Конрада, и он обнимал ее.

Говорили обо всем: теперь девушка спрашивала уже без стеснения.

— Скажи, неужели тебе и правда не понравилась Дорис?

— Дорис? А, та блондинка! Нет, она, конечно, привлекательная, но понимаешь, это бледная копия столичных стандартов, не более… В ней нет никакого своеобразия, как в тебе.

— Во мне?

Значит, он находит ее красивой!

— Да. В тебе есть какая-то искорка, очаровательная неправильность, милая непосредственность! Я не люблю таких, знаешь ли, картинных красавиц, мне нравятся такие, как ты… Только ты! — поправился он.

— Я слышала, твоя мать была очень красивой. Вместо ответа Конрад вынул маленький медальон с миниатюрным женским портретом.

— Я никому его обычно не показываю, — заметил юноша.

Тина осторожно взяла медальон в руки. Женщина на портрете в самом деле была очень хороша собой — на редкость правильные черты лица, умные внимательные глаза, изящный изгиб бровей… Ее красота казалась древней, извлеченной из глубины веков, будто собранная по крупицам, отшлифованная в десятках поколений и сконцентрированная в одном человеке.

— Его дала мне Джулия, — пояснил Конрад, — я всегда ношу его с собой.

Джулия… Ангел-хранитель дома, как сказал когда-то Роберт О'Рейли. Днем она смотрела на них с жалостью и осуждением, хотя и не говорила ничего. Девушка невольно дотронулась руками до горящего лица.

Потом наступила ночь, вторая и последняя.

В предрассветные часы Тина лежала на спине, безучастно глядя в белый потолок, и по лицу ее нескончаемой вереницей бежали крупные горячие слезы.

— Девочка, милая, ну не плачь! — Конрад сам был расстроен: казалось, сердце его разрывалось от жалости.

Она судорожно обняла его.

— Напиши мне!

— Да, конечно, я обещаю!

Конрад прижал Тину к себе, и девушка жарким голосом произнесла:

— Я люблю тебя, люблю! Возвращайся, клянусь, я буду ждать тебя!

Он взял ее лицо в ладони и направил на него взор своих черных глаз.

— Тина… Должен сказать тебе… Пойми меня правильно: я не хочу, чтобы ты меня ждала. Не потому, что не собираюсь возвращаться, и, конечно же, не потому, что ты мне не нужна, просто мне будет больно от сознания, что ты мучаешься и страдаешь в ожидании, которое, возможно, затянется на многие годы. Неизвестно, как сложатся обстоятельства, все может случиться…

— Ты женишься?

— О нет, я вовсе не собираюсь жениться! А вот ты можешь встретить человека, который покажется тебе лучше, достойнее меня.

— И это бы тебя не огорчило?

— Огорчило бы, но я был бы способен понять… Поэтому давай обойдемся без клятв.

Тина отстранилась и молча, тупо глядела в пол. Потом тихо спросила, вскинув заплаканные глаза:

— А если у меня будет ребенок?

Конрад удивленно посмотрел на нее, а после, улыбнувшись, погладил по голове.

— Не бойся, думаю, этого не случится. Девушка молчала, и Конраду показалось, что он угадал ее мысли.

— Неужели ты бы хотела?..

— Да. Тогда ты, возможно, вернулся бы, а если нет, то у меня осталось бы от тебя самое дорогое — твой сын или дочь.

— Нет, — возразил он, — не надо так. Люди не должны давать жизнь другим до тех пор, пока сами не обретут полноценное счастье.

— Но в таком случае род человеческий давно перестал бы существовать! И разве рождение новой жизни само по себе не дает счастье?

Конрад усмехнулся.

— В моем представлении — нет. Просто такие вещи чаще всего происходят случайно, и люди приспосабливаются к обстоятельствам. Может быть, в будущем, когда появится возможность выбирать, — а я за то, чтоб она появилась! — многие вообще откажутся иметь детей. А что до рода человеческого… Его судьба интересует меня меньше всего!

Тина не знала, что сказать. Ее всегда учили думать иначе. Впрочем, может, потому, что она — женщина? Ей стало совсем грустно. Значит, Конраду нужно не то, что ей. Он хочет счастья, и это счастье в его понятии — не любовь, не семья и не дети. Он стремится к другому, большему, тогда как она, Тина Хиггинс, останься он с нею, чувствовала бы себя счастливее всех на свете.