Она нерешительно попросила:

— Оставь мне что-нибудь на память, как талисман!

Конрад встал (все равно уже пора было вставать), оделся, сходил в свою комнату и, вернувшись, подал Тине маленький черный крест на простом шелковом шнурке.

— Этот крест носила моя филиппинская бабка еще до того, как стала богатой дамой, а потом он достался моей матери — она хранила его в шкатулке. Мать будто бы говорила, что такой крест хорош тем, что его никто не снимет ни с живого, ни с мертвого — в нем нет никакой внешней ценности. Это как символ истинной веры. Возьми.

И надел шнурок Тине на шею. Она поцеловала крест.

— Спасибо, Конни. Надеюсь, он поможет нам встретиться снова.

А сама подумала: «Никакой внешней ценности… Как и моя любовь!»

Конрад между тем быстро собрался — он торопился, боясь опоздать на первый дилижанс. В его манерах появилась деловитость, странным образом сочетавшаяся с рассеянностью, а нежность, в которой так нуждалась израненная душа Тины, исчезла— мысли юноши были уже далеко. Это выдавал и взгляд, снова напомнивший свет вечных холодных звезд.

Они мало говорили при расставании — казалось, все сказано в предыдущие часы. Тина проводила Конрада до ворот вместе с безмолвной хмурой Джулией, и ей почему-то вспоминалась двигавшаяся к океану похоронная процессия, идущая на символическое прощание с так и не найденным телом отца.

Она сама многое бы сказала возлюбленному, но теперь уж было поздно, и он, наверное, не стал бы слушать. Хуже всего, когда ты говоришь, а тебя не слышат, ты стучишься, а тебе не хотят открыть. Хорошо, что боль расставания перекрывала другие чувства, иначе девушка расплакалась бы еще и от обиды.

И все-таки, когда Джулия отошла, Конрад крепко обнял Тину и прижал к себе, а потом горячо поцеловал, и черные глаза его сверкнули грустной улыбкой.

— Прощай, Тина! Не жалей ни о чем, все было прекрасно! Ты замечательная девушка и… будь счастлива!

Разговор с Робертом О'Рейли, как и прощание с Конрадом, Тина запомнила навсегда. Мистер О'Рейли вернулся к вечеру и выглядел не особенно довольным, хотя казался более энергичным и собранным, чем до отъезда. Словно это был прежний Роберт, которого девушка знала до знакомства с Конрадом… Но она на все теперь смотрела другими глазами.

Крепко сжав сцепленные пальцы, Тина медленно ходила по залитой весенним солнцем комнате, и Роберт несколько минут сопровождал ее задумчивым взглядом.

— Что ты мечешься, Тина? — с легким раздражением произнес он.

— Мистер О'Рейли… — Она остановилась. — Мне надо с вами поговорить!

— О чем? — спросил он, высоко подняв голову. Красивые глаза его хранили синеватый отблеск далеких ирландских озер.

Конечно, им давно пора поговорить, чтобы выяснить все. Роберт уже не был уверен, что они смогут стать единым целым — семьей, и даже мало надеялся, что эта девушка будет служить ему утешением и забавой. Они очень отдалились друг от друга за эти дни. Может, он неправильно вел себя, был не слишком ласков? Мало уделял ей внимания? Многие годы он жил для себя, не имея никого, о ком хотелось бы заботиться… Теперь придется начинать все сызнова. А стоит ли? Да, к сожалению, Конрад прав в одном: чтобы что-то получать от другого, надо еще и уметь отдавать!

— Мистер О'Рейли (Опять «мистер О'Рейли!»), я хочу сказать вам…

— Ну же, говори! — поторопил он и добавил мягко:— Я слушаю, дорогая.

Тина испуганно глянула на него: вынести его ласку теперь еще труднее, чем злость!

— У меня был до вас возлюбленный! — отчаянно выпалила она.

Роберт чуть улыбнулся. Странно она выглядит сейчас, с ярким румянцем, остановившимся взглядом потемневших глаз и страдальчески приподнятыми бровями.

— Ты имеешь в виду, что была до замужества влюблена в какого-то парня? — спросил он.

— Не просто влюблена, это намного серьезнее! Мы с ним…— Она не договорила.

Мистер О'Рейли пожал плечами: разговор начал действовать ему на нервы. Тем не менее он беззлобно усмехнулся.

— Не хочешь же ты признаться в том, что потеряла невинность еще до того, как вышла за меня? Извини, девочка, это неубедительно! Опять уловки?

Он хотел продолжить, но Тина, терзаясь стыдом, мучительно прошептала:

— После того, как вышла за вас…

Роберт, позабыв о своей хромоте, подскочил к девушке, схватил ее за плечи, резко развернул к себе — она увидела совсем близко его помрачневшее лицо.

— Опомнись, девочка, что ты несешь!

— Это правда! — выдавила Тина.

Искра понимания вспыхнула в его светлых глазах. Роберт резко оттолкнул девушку от себя, отшвырнул, точно злое наваждение. Она успела заметить, как судорожно сжались его пальцы.

— Теперь мне ясно! Это Конрад, этот щенок, это ничтожество, да? Говори!

— Нет, не он, — жалко промолвила Тина.

— Не он?! У тебя хватает совести отрицать? — поразился Роберт. — С кем же ты еще могла спутаться? Господи! У меня в голове не укладывается…

Он сжал руками виски, точно пытался избавиться от неожиданной боли, втиснуть в рамки сознания нечто, казавшееся совершенно невероятным.

— Как это случилось, рассказывай! — повелительно произнес он, вновь поворачиваясь к ней. Она не успела ответить; Роберт заговорил сам. Вытащив из кармана лист бумаги, бросил его в лицо Тины со словами: — На, посмотри! Эта телеграмма якобы от моего друга — фальшивка, выдумка Конрада! Способ выпроводить меня из дома! Боже, как я не догадался? Чем он увлек тебя, этот фигляр?! — Последние слова он почти что прокричал. Бледные губы его подергивались, и в глазах бушевала ярость.

— Я полюбила, — ответила Тина, и кажущееся безмятежное спокойствие ее голоса прозвучало резким контрастом с тоном Роберта.

Он, услышав это, издевательски расхохотался.

— Ты понимаешь, что натворила? — мрачно произнес он немного после.

— Да. — Девушка вздохнула с непритворной тяжестью. — Я нарушила клятву супружеской верности.

— Нет! — вскричал Роберт. — Это не так называется! «Нарушила клятву», «презрела Божьи заповеди»… Все это слова! Ты огрела меня кнутом, унизила, растоптала мое достоинство, мои чувства, причинила мне боль — вот что ты сделала! «Полюбила!» — передразнил он. — Кого ты полюбила, знаешь?

— Вашего сына, — сказала Тина.

Девушка вцепилась в край стола побелевшими пальцами; казалось, она сейчас упадет.

— Этот бесчеловечный мерзавец мне не сын! — отрезал Роберт. Постепенно первые чувства схлынули, и лицо его покрыла маска презрения. — Как он посмел пойти на такую подлость, на столь изощренный обман! Непостижимо! Кто он после этого, кто?!