Она встретилась со мной взглядом… и, отвернувшись, пошла прочь. Я понял, что просто обязан догнать ее. А когда нас разлучила спешащая утренняя толпа, понял, что не смогу себе простить, если не увижу ее снова.

Как ошалелый, я каждый день искал ее в толпе прохожих. Рисовал ее лицо, ее точеную фигуру. Бродил по улицам города в надежде, что снова увижу ее.

Я знал, что судьба снова сведет нас вместе, но даже не мог предположить, как именно это произойдет. Я встретил ее на Игре и в первое мгновение даже не узнал — забавный парадокс, если учесть, как много мыслей и снов в последние дни были посвящены ей одной.

Незнакомка стояла у лестницы, небрежно положив затянутую в длинную перчатку руку на перила. Облаченная в атласное платье до пят, полностью открывающее спину, сейчас она казалась совсем другой. Непослушные вьющиеся локоны собрала в высокую прическу, оставив прядь у виска, накрасила губы красным — в тон платью. Встретившись со мной взглядом, чуть удивленно взмахнула ресницами — узнала. Сердце забилось чаще — она запомнила меня, запомнила! Случайного прохожего, одного из тысяч, что повстречались ей за всю ее жизнь.

Вряд ли бы это произошло, если бы тогда я не стоял посреди улицы, позволяя толпе — живой реке с сотней лиц — обтекать меня с обеих сторон. Она не могла не увидеть восхищение в моих глазах. Не могла не понять…

В старинном особняке, где проходила Игра, находилась пара десятков человек — женщин в длинных платьях, прекрасных, но уступающих по красоте моей Незнакомке, мужчин в костюмах и фраках. Дом таил в себе множество загадок — опасных и чарующих одновременно. Как сама Игра. Для того чтобы выбраться отсюда, нужно было их разгадать — что было не так уж и просто.

А я все смотрел в глаза моей незнакомке. До того, как она появилась, все мои мысли были о предстоящей Игре. После — о ней, той, что стояла сейчас поодаль, лукаво улыбаясь.

Едва осознавая, что делаю, я подошел к ней. И предложил свою помощь. Правила Игры подобное не запрещали — просто никому прежде не приходило в голову объединиться и разделить свою победу с кем-то другим. Игра — призвание тщеславных эгоистов, так мне всегда казалось.

Она задумалась на мгновение, а потом кивнула. И сказала, улыбаясь: «Алесса». Это имя было словно создано для нее одной — мягкое, полное безграничной нежности и затаенной страсти. Разумеется, в Игре мы победили. Покидая особняк на рассвете, я крепко держал ее за руку. И готов был пойти на все, чтобы никогда ее не отпускать.

Алесса. Моя Алесса. Мне так нравилось произносить ее имя, каждый раз будто пробуя его на вкус. Нравилось смотреть в ее светлые глаза, оттенок которого я все так и не мог уловить. Казалось, их цвет менялся ежесекундно — от нежно-бирюзового до темно-серого. Все оттенки неба: светлого и ясного или же дождливого и хмурого.

Мне нравилось слушать, как она поет. Она не всегда попадала в ноты, но ее голос был хрипловатым и завораживающим.

В Алессе мне нравилось все.

Она казалась немного иной, непохожей на современных молодых девушек, предпочитающих смелые наряды и яркий макияж. Она любила легкие воздушные платья и белый цвет. Любила распускать светлые волосы по плечам, давая солнечным лучам окрашивать их в нежно-золотистый цвет.

А я безумно любил ее.

Только мне Алесса открывалась так, как никому другому. Только со мной она была самой собой. Только мне доставалось ее безудержное веселье и всепоглощающая нежность.

Она знала, как действует на меня. Временами я ловил ее лукавый взгляд в ответ на мой влюбленный. Иногда мне казалось, что моя любовь к ней в стократ сильнее, иногда — что она и не любит вовсе, а лишь позволяет себя любить.

Но для меня это не имело никакого значения.

Открыв глаза, я недоуменно воззрился в потолок. Моргнув, резко поднялся и обнаружил себя сидящим на кровати. За окном занимался рассвет.

— Что за черт? — пробормотал я.

Странный сон. Эмоции и воспоминания, будто принадлежавшие кому-то другому, едва ли мне знакомому. Все казалось таким реальным… Вот только я никогда не знал девушки по имени Алесса.

Кажется, я заснул. Но, как ни напрягал память, не мог вспомнить, как находил спальню, как снимал и вешал на спинку стула пальто, как ложился на чужую, пропавшую затхлостью постель. Да и с чего вдруг мне захотелось провести ночь в пустом доме, когда до Дейстера оставалось всего несколько миль?

Нервно передернув плечами, я накинул пальто и вышел из комнаты. И тут же остановился.

Стены коридора были увешаны фотографиями. Некоторые из них были заключены в рамки — как роскошные позолоченные, так и простые деревянные; остальные — аккуратно приклеены тонкими полосками скотча.

Фотографий было несколько десятков, но героиня у них была одна. Девушка из моего сна. Алесса.

Перед глазами до сих пор стояло видение — девушка в длинном летнем платье цвета шампанского срезает в саду длинную розу. Казалось, я даже чувствовал этот пьянящий цветочный запах, исходящий от них обеих. Солнце подсвечивает льняные волосы девушки, она улыбается, глядя на меня.

Встряхнув головой, я с неохотой отогнал видение прекрасной незнакомки. Должно быть, вчера наткнулся взглядом на фотографии, развешанные на стенах, и образ девушки врезался в память. А имя и мысли дополнил сон.

Коттедж я покидал с облегчением, до сих пор не сумев отделаться от ощущения, что это сам дом позвал меня, заманил в свои сети.

«Дом или Алесса?» — подумалось мне.

Подойдя к машине, вздохнул — вчера ночью даже не удосужился вынуть ключ зажигания. Не будь эта дорога такой пустынной, средства передвижения я бы уже лишился.

Я сел в машину и откинулся на сидение. Потер виски. Подавил мучительное желание в последний раз взглянуть направо, на странный дом, и нажал на газ.

Кармаль

Девушка лежала на мостовой, раскинув руки — словно желая объять весь этот мир. Невидящий взгляд голубых глаз устремлен в небо, на лице — безмятежность.

Я склонилась над трупом, натягивая перчатки. Тело жемчужно-белое, но мацерация тканей несильная, лишь немного сморщилась кожа на ладонях — в воде жертва пробыла недолго. На виске — паутина вздувшихся вен, вмятина и обширная гематома, явно от сильного удара — возможно, о перила моста.

— Кошелька при ней нет, как и сотового, — доложил Флетчер, сидя на корточках возле жертвы. — Сумочки, если она вообще у нее была, тоже.

Одета в платье и легкий пиджак, карманы пиджака вывернуты. На руке — красный след от цепочки, резко сдернутой с запястья. Мочки ушей порваны — очевидно, там прежде висели дорогие сережки.

— Ограбление, — пожал плечами Феликс, поднимаясь.

— Или имитация ограбления, — отозвалась я.

Флетчер смерил меня долгим взглядом, но сказал совсем не то, что я ожидала от него услышать: