— Нет, я тоже не знаю. Думаю, это был кто-то, кто хорошо знал историю семьи и понимал, что быстро сможет заработать большие деньги, войдя в сговор с ним, — задумчиво предположила она.

— Наверное, вы правы, — согласился Саймон.

— Мадам должна знать это, — добавила Андреа.

— Возможно… Возможно — нет. Но мне не хотелось бы ее беспокоить по причине, которую я тоже хочу обсудить с вами. Но пока давайте покончим с первым вопросом. Вы понимаете, что возвращенные драгоценности уже не могут быть выставлены на продажу вновь. Даже если их разбить и вставить в другую оправу, они обязательно будут опознаны. Такие камни специально регистрируются на подобных аукционах. Итак, как я сказал, Лео предстояло принять трудное решение. И что бы он сделал, я не знаю.

— Думаю, он бы рискнул. Он любил рисковать, вы знаете. Он получал от этого удовольствие. Возможно, он находил жизнь в безопасности и благополучии слишком скучной.

— Наверное, вы правы, — кивнул Саймон. — Однако я рассматриваю его деятельность как внезаконную и аморальную. Если бы я согласился продолжать эту игру, я рисковал бы не только своей шкурой. И если бы меня на этом поймали, отвечал бы за все не только я один, но и большая часть мужчин Сент-Финбара. А этого я допустить не могу! — Он стукнул рукой по столу, и Андреа поняла, как, видимо, поняли и матросы на «Баклане», что здесь не может быть никаких возражений.

— Но… — размышляла она вслух, — это все не так просто, да? Я имею в виду: хотя вы и не принимали участия ни в одном деле, но вы знаете теперь обо всем. Не стали ли вы… — Андреа запнулась, не решаясь продолжить.

— Косвенным соучастником? — мрачно закончил за нее Саймон. — Да, так и есть. Я должен был бы передать все это в полицию и возместить все, что смогу. Но это принесло бы несчастье моим людям.

— А мы с Мадам? — спокойно спросила Андреа. — Мы тоже знали с самого начала.

Саймон ничего не ответил. Андреа коснулась самого больного вопроса. Теоретически все было просто — он прекрасно знал, как должен был бы поступить. Но сейчас он чувствовал на своих плечах огромную ответственность за деревенских людей, которых один из представителей его собственного рода сбил с пути, и за старую женщину, и юную девушку, которых любил всем сердцем.

— Должен быть какой-то выход, — озадаченно пробормотала Андреа, пытаясь придумать хоть что-то.

Саймон усмехнулся.

— Наверное. Только я еще над этим не думал, — произнес он. — Но это моя забота, не ваша. Я не должен был говорить вам этого, но я не вижу альтернативы.

Наступила тишина. Затем Андреа нерешительно сказала:

— Вы что-то говорили о Мадам?

— Да. — Он поколебался. — Да вы и сами, вероятно, заметили — она медленно, но верно угасает.

Андреа недоверчиво посмотрела на него.

— Я… я думала, что она просто очень устала и ослабла… — Она запнулась. — Но угасает… Мадам умирает? Это невозможно! Здесь… здесь, кажется, Мадам была всегда! Вы… вы вполне в этом уверены?

— Вполне, моя дорогая. — Саймон говорил с сочувствием. — Вы же видите — она не хочет больше жить. Что-то в ней умерло вместе с Лео… а мое решение прекратить его дело оказалось для нее еще одним ударом. В отличие от вас она слишком стара, чтобы пережить кардинальные перемены. Так что… — Он покачал головой.

Андреа представила Мадам, какой она стала после смерти Лео. Она не сказала Саймону, что и сама поспособствовала нежеланию Мадам жить. Не раз та настаивала на том, что Андреа должна выйти замуж за Саймона, и каждый раз слышала в ответ одно и то же: «Я не буду и пытаться женить Саймона на себе!» И что удивительно — с тех пор, как девушка узнала о том, что она не Тревейн, а Полвин, ей стало намного легче стоять на своем. Видимо, Мадам, столкнувшись с двумя людьми, которыми не могла управлять как привыкла, поняла, что ее время прошло.

— По многим причинам, Андреа, — заговорил вновь Саймон, — я хотел бы, чтобы вы немедленно покинули Сент-Финбар. Это было бы лучше для вас и… и легче для меня. Гораздо легче. Но ради Мадам я был бы вам признателен, если бы вы остались. Вы ведь, за исключением меня, да и то, относительно чужого, последняя из ее собственной семьи…

— Вы забыли, что я не отношусь к ее семье. — В голосе Андреа не было горечи, только сожаление о Мадам.

Саймон покачал головой.

— Думаю, вы — самый лучший Тревейн из всех нас, — просто сказал он. — Сильная, но чуткая. Думаю, Мадам привязана к вам поэтому. К тому же вы единственная, кто напоминает ей о прошлом. Так вы остаетесь?

— Я останусь… сколько вы захотите, — твердо пообещала Андреа.

— Я так и думал, что вы это скажете. — Саймон улыбнулся ей тепло и дружески, заставив сердце девушки забиться чуть быстрее.

Но как ей хотелось, чтобы он никогда не говорил, что ему было бы легче, если бы она уехала.

Как только Андреа ушла, Саймон вспомнил, что не спросил ее еще об одном. Это был пустяк, но очень озадачивший его. Он никак не мог понять, почему воздух в пещере под домом всегда оставался свежим? Он провел там довольно много времени, осматривая ящики и сундуки, а затем исследуя все ответвления, берущие начало от главной пещеры. Саймон обнаружил, что мыс под домом представлял собой лабиринт проходов и пещер, где можно было легко заблудиться и никогда уже не найти путь назад. Поэтому он взял клубок крепкой бечевки, закрепил один конец в главной пещере и, постепенно разматывая его, осторожно продвигался вперед, ища другие выходы на поверхность. Но ничего не нашел и решил, что там, должно быть, были небольшие расщелины, которые, извилисто уходя наверх, не пропускали вниз дневной свет, но снабжали пещеры притоком свежего воздуха. Это объяснение не совсем удовлетворило его, поскольку он не обнаружил ничего подобного. Но у Саймона и так было достаточно забот, чтобы беспокоиться еще и об этом.

Единственным светлым пятном на его горизонте была хорошо подтвержденная новость, что Люк Полвин покинул этот район. Хоть это успокаивало.

Теперь, когда Саймон открыл ей глаза на состояние дел, Андреа каждый день стала замечать в Мадам изменения, постепенные, но неотвратимые. Мадам, которая до недавнего времени сама понуждала всех в доме к активности, считая это своим личным долгом, теперь тихо лежала в огромной кровати. Она много спала, а когда бодрствовала, Андреа казалось, что старая женщина не понимает, что происходит сейчас и существует где-то в отдаленном прошлом. Ее черные глаза то неожиданно останавливались на чем-то в изумлении, то становились нежными и печальными…

Началось новое испытание для девушки, вызвавшее в ней недоумение и душевное смятение. Она всегда считала, что Мадам никогда не испытывала к ней особой привязанности. Даже будучи ребенком, она подсознательно это чувствовала. Тогда это озадачивало ее, но недавно Андреа все поняла. Между ними не было кровной связи, и в ней Мадам видела лишь средство для достижения своих целей. Честно говоря, она и сама не выказывала любви к этой женщине. Страх, уважение и восхищение — да, но только не любовь.