— Послушайте, — я деловито встаю со стула и начинаю прохаживаться по комнате, изображая из себя того, чью фамилию так неосмотрительно присвоил, — у меня мало времени, а дел невпроворот. Враги революции не дремлют. Мне нужно срочно допросить человека, который покушался на вашего боевого командира Марка Вайса. Это для начала…

— Сейчас отдам приказ, и его вам доставят.

— Только мне нужно побеседовать с ним с глазу на глаз…

— Конечно, конечно, — суетится парень и ванькой-встанькой подскакивает со своего стула, — сейчас его приведут…

Пока парня в комнате не было, я снова принимаюсь раздумывать о том, что меня ждёт, когда я вернусь в своё время. Хозяев Шауля так легко не проведёшь, как этого наивного мальчишку в гимнастёрке. Уж, не знаю, что у них на уме, но мы вторглись в их святая святых, а за такое, естественно, следует карать жестоко и без сожаления. Я бы, наверное, на их месте поступил так же. Впрочем, от этого не легче. Одна надежда, что Штрудель что-то придумает, ведь у него куда больше степеней свободы, чем у нас с Шаулем.

Пока я здесь, нам ничего не грозит. Верну Юрия Вайса в наше грешное время, а потом ещё наведаюсь в Аргентину начала века за романтическим музыкантом Гершоном, а потом… Что произойдёт потом, ума не приложу. Хоть в колени неизвестно кому падай и проси пощады… Да только такие номера не проходят.

Тем временем красноармеец Никифоров принёс два стакана горячего чая, не выпуская из рук старенькую винтовку с примкнутым штыком, молча поставил на стол, с любопытством оглядел меня и так же молча удалился.

Что-то мой собеседник задерживается. Я поднимаюсь со стула и начинаю бесцельно нарезать круги по комнате, потом мой взгляд натыкается на оставленный парнишкой наган на тумбочке у окна. Конечно, мне бы эта игрушка не помешала, но сунуть его некуда, да и заметно сразу. Так что не будем трогать чужие вещи. Воевать я пока ни с кем не собираюсь, а значит, и оружие мне не нужно.

Наконец, сквозь неровное стекло в окошке я вижу, как парнишка в гимнастёрке, широко размахивая руками, подгоняет в сторону нашего дома какого-то бородатого дядьку в казацкой шапке, шароварах с лампасами и с окровавленной бородой. Ясное дело, что на Юрия Вайса он похож, как я на Джекки Чана. Фотографию-то Вайса я видел, так что обмануть меня им не удастся.

Дверь с грохотом распахивается, и первым в комнату вваливается окровавленный мужик, а следом за ним парень.

— Вы представляете, товарищ, — кричит он мне, — я поставил эту белоказацкую сволочь охранять сарай, в котором был заперт ваш знакомый, так он всё на свете проспал!

— Да не спал я, христом-богом клянусь! — верещит мужик низким плаксивым голосом. — Глаз не сомкнул, как было приказано!

— А куда же он тогда делся?

— Ума не приложу! Вы же сами дверь на замок запирали!

— А как ты его открыл?

Мужик валится на колени и чуть ли не стонет:

— Никак не открывал, вот вам крест! Вы же его при мне и открывали!

— И в самом деле, — задумчиво бормочет парень и чешет лоб. — Как же он тогда смог исчезнуть?

Я молча наблюдаю за ними и чувствую, как у меня снова начинает болеть голова. Эх, Шауль, сказал же ты под руку!

— Пошли, ещё раз осмотрим сарай! — командует парень и теперь уже не забывает прихватить с тумбочки свой наган. — Не может быть, чтобы не осталось никаких следов. Ну, если я что-то найду… — Он грозит наганом мужику и подобострастно смотрит на меня. — Вы, товарищ, с нами пойдёте?

Сидеть в душной комнате мне не хочется, и я выхожу за ними на улицу.

Сарай, в котором сидел исчезнувший Юрий Вайс, находится во дворе дома в приземистой каменной постройке с толстыми кирпичными стенами, вдоль которых навален разный хлам — какие-то ржавые железяки, колёса от телег, прогнившие старые брёвна и доски. Дверь с железным засовом сколочена из плохо оструганных дубовых досок, но высадить её даже двум крепким мужчинам явно не по силам.

Парень отомкнул большой амбарный замок и распахнул дверь, но первым проходить не стал. А исподлобья глянул на меня:

— Вот, сами убедитесь… Не понимаю, как это произошло. До вашего товарища тут почти двое суток просидели пятеро пленных белогвардейцев, и ничего такого не произошло…

— Где же они сейчас?

— У нас с белой сволочью разговор короткий. Всех в распыл пустили. Он же их и похоронил в ближайшей роще. — Парень кивает в сторону казака, и тот послушно кланяется, словно его поблагодарили за палаческую работу.

Я прохожу в сарай и смотрю по сторонам. Небольшое темноватое помещение с квадратным оконцем у потолка, забранным толстой заклёпанной решёткой. Дотягиваюсь до неё рукой и пробую качнуть, но даже пошевелить её невозможно. В углу невысокий верстак, который служит, видимо, лежанкой для арестантов, и на нём набросана полусгнившая солома, пропахшая запахом мочи и какой-то сырой гнили.

Никаких следов о себе Юрий Вайс не оставил. Присаживаюсь на корточки и осматриваю грязный пол, и хоть следов здесь много, но мне всё же удаётся отыскать ребристый отпечаток от кроссовок, про которые в начале двадцатого века никто и понятия не имел.

Сразу на душе у меня потеплело, и я уже хотел было привычно похвалить себя, мол, не утратил ты пока, брат, милицейской розыскной сноровки, но почему-то сил нет. И голова болит всё больше и больше. Пытаюсь встать, и меня сразу же начинает штормить.

— Вам плохо, товарищ? — подскакивает парень и неловко хватает меня под руку.

— Я трое суток не спал, — зачем-то начинаю врать.

— Это мы вам живо устроим, — радуется парень и истошно вопит, высовываясь на улицу. — Никифоров! Срочно беги ко мне в хату и передай хозяйке, чтобы перину стелила нашему гостю. Ему отдохнуть с дороги надо… И если хоть одна живая душа в округе пикнет или, не дай бог, начнёт палить воздух, самолично гада порубаю!

Я послушно выхожу за ним из сарая и топаю на ватных ногах к какому-то одноэтажному дому рядом с белокаменным собором.

На углу пятеро подвыпивших мужичков, которые первыми встретили меня и доставили к этому парню. Они не спеша грызут семечки, с шумом сплёвывают и провожают меня тяжёлыми недоверчивыми взглядами.

— Что уставились? — повышает на них голом мой попутчик. — Вам бы извиниться перед товарищем из центра за то, что так грубо с ним обошлись!

— Извиняйте, товарищ, — с кривой ухмылкой цедит один из них, а остальные демонстративно отворачиваются.

Я только машу рукой и плетусь дальше. И уже у самого входа в дом мне поплохело окончательно. Но упасть мне не дают. Кто-то хватает меня под руки и тащит к широкой высокой кровати с железными спинками, на которых поблёскивают большие металлические шары. Эти шары почему-то надолго врежутся мне в память своим мрачным холодным блеском…

А среди ночи, когда за окном была непроглядная темень, и только кособокая луна любопытно заглядывала сквозь неплотно прикрытую занавеску ко мне в комнату, я открыл глаза и каким-то шестым чувством почувствовал, что искать Юрия Вайса больше не нужно. Наверняка он сделал или, по крайней мере, попытался сделать то, для чего совершил путешествие во времени, и самостоятельно без чьей-либо помощи вернулся назад.