А видела Елена Прекрасная Змея Горыныча, который пролетал над поляной, зажав в когтистых лапах корову. Ее корову!!! Ту самую, которую она собиралась выменять на заморские серьги у купца Садко.

Змей Горыныч во дворец хрустальный влетел, корову опустил и сам приземлился.

– Ну и зачем же ты, маленький, животину в дом приволок? – спросил его Дворцовый, только что начистивший в зале полы. – Чего скотина мучиться будет?

Корова только твердь под копытами почувствовала – сразу попыталась сделать шаг. Копыта заскользили и разъехались в разные стороны. Несчастная животина выпучила глаза, разинула в удивлении пасть и попыталась собрать ноги в кучу. Эффект получился обратный – теперь она ехала по скользкому хрустальному полу на брюхе и отчаянно мычала. А глаза у животины были выпученные и такие удивленные да несчастные, что Умник от сочувствия всхлипнул.

– Ладно, батя, погорячились чуток, – сказал Старшой и с укоризной взглянул на Озорника.

Средний брат глаза поднял, сделал вид, что потолок рассматривает.

– И то верно, – одобрительно кивнул Дворцовый, – поставьте где взяли, чтобы шуму не было, да и обвинений в том, что сын у меня на руку нечист, тоже.

Дворцовый говорил справедливые слова, оттого головы змеиные сникли. Братья смотрели в пол и виновато молчали.

– И потом, я так понял, что вы свататься полетели к царским дочкам, – Дворцовый посмотрел на распластавшуюся по полу корову и хмыкнул, – а это, как я подозреваю правильно, совсем не царевна. Даже очень не царевна! Я царских дочек с малолетства наблюдал. – Он погладил бороденку, снова хмыкнул и продолжил: – Так вот, они совсем по-другому выглядят, ибо безрогие.

Упрек был справедливым, и возразить Горынычу было нечего. Но Старшой вдруг рассмеялся, да и говорит:

– Ничего, тятенька, мы второй заход сделаем! В первый-то никого в тереме не застали, а к пруду лесному, где семейство царево в тот момент отиралось, приземлиться не додумались!

Повернулся Змей и, с боку на бок переваливаясь, пошел было к балкону, чтобы задуманное в жизнь претворить. Но Дворцовый остановил его:

– Ну куда ж ты без подарков-то? Не положено с пустыми руками к невестам лететь!

Для Дворцового его сыночка самым лучшим был, и потому у него даже и мысли не возникло, что такой красавец, как Горыныч, может получить от ворот поворот. Скорее он считал, что это царевны не слишком хороши для его воспитанника. А потому, не сомневаясь ни капельки, приготовил он сундук добра – подарки девицам туда сложил. И чего там только не было! И платья заморские, золотом и серебром расшитые да разукрашенные самоцветами. И венцы на голову заграничные, какие диадемами зовутся. А уж бус, и монист, да перстеньков с серьгами – и вовсе без счету.

– Вот, – похвалился Дворцовый, – таких подарков в царском тереме отродясь не видели. Для тебя берег, сыночка!

– Спасибо, батюшка! – рявкнул Горыныч.

Подхватил он в лапы кованый сундук, на балкон вышел да ринулся с него в небесную синь. Полетел он сначала к лесному пруду, справедливо рассудив, что в царских хоромах пройдет сватовство или на берегу пруда – нет разницы.

У пруда уже никого не было, поэтому Змей направился к Городищу.

Сокол, заметив Змея, решил держаться подальше, чтобы снова не попасть под удар, но тут он углядел мышу. Дело в том, что Змей Горыныч решил приземлиться в огороде, как раз там, где наглая альбиносиха самозабвенно грызла морковь. Представив, что сейчас от врагини не останется даже мокрого пятнышка, сокол похолодел. Если мыша погибнет, то он, сокол, всегда будет считать себя неудачником и лишится шанса отмстить за издевательства. Такого гордая птица допустить не могла.

Сокол сорвался с крыши. Быстро взмахивая крыльями, поднырнул под брюхо Змея и в последний момент успел спасти обжоре жизнь. А увлекшаяся мышь даже не выпустила морковку. Недруги приземлились на плетеный забор, но не успели даже перевести дух, как под мощным ударом Змеева хвоста забор рухнул.

Поднялся переполох. Заголосили женщины, заплакали дети. Даже куры разбежались с подворья. Змей Горыныч обогнул царский терем, подошел к высокому резному крыльцу и наткнулся на ощетинившихся пиками дружинников. Воевода Потап вышел вперед, обнажил богатырский меч и приготовился хоть смерть принять, но не пропустить врага к царевнам.

– Выходи на бой, чудище поганое! – крикнул он, размахивая мечом.

– Какой бой? – удивленно проговорила одна голова Змея Горыныча.

– Поговорить хотим, – добавила другая голова.

– Мы с добром, – заявила третья голова, и Змей Горыныч поставил перед царем огромный сундук.

– О чем с тобой говорить, супостат?! – возмутился воевода, но царь удержал Потапа, готового ринуться на врага.

– Подожди, Потапушка, не ярись! – сказал Вавила. – Змей по-хорошему пришел, с подарками. Негоже сразу головы рубить, хотя бы выслушать надо. Говори, Горыныч, с чем пожаловал?

– Ну начинай, брат, – сказал Умник, обращаясь к старшему брату.

Старшой нахмурился:

– Сейчас. Надо правильно речь сформулировать, чтобы согласно обычаю звучала.

Он задумался, подбирая правильные, по его мнению, слова, но тут Озорник как всегда высунулся с инициативой и смазал все впечатление от сватовства.

– У нас петух, у вас курочка! – радостно прорычал он, улыбаясь во всю свою пасть. – Пришли проверить, как ваша курочка нестись будет!

– Ну… это зависит от того, как ваш петух кур будет топтать… – растерянно ответил царь-батюшка, наблюдая, как Змей стукнул себя по той голове, что интересовалась производительностью царского птичника.

Средняя голова шикнула на правую и левую, призывая к молчанию, и с достоинством произнесла:

– Свататься мы пришли, царь-батюшка. Жениться нам с братьями надо.

– Это что ж, еще змеев надо ожидать? – спросил царь, растерянно озираясь. – Сколько братьев прибудет?

– Зачем, мы все тут, – ответил Змей Горыныч и каждая голова раскланялась, представляясь.

И царь, и воевода, и бояре с дружинниками молчали, все еще не понимая, что же нужно Змею Горынычу. Василиса Премудрая, пользуясь паузой, воскликнула:

– Впервые наблюдаю столь интересных однояйцевых близнецов!

– Почему – однояйцевых?! – возмущенно взревел Озорник. – Мы многояйцевые! Это… в смысле двух… и вообще, нормальный мужской боекомплект… – Тут он понял, что только что сказал, и смутился окончательно.

Молчал и Вавила, не зная, как отреагировать на двусмысленную ситуацию. Напряжение нарастало, и неизвестно, чем бы закончилось это противостояние, но тишину вдруг разрезал радостный голосок Елены Прекрасной: